Танит Ли - Сабелла

Я смотрела на него снизу вверх, и ветер, насыщенный электричеством и кислородом, овевал мое лицо, отбрасывал назад мои обесцвеченные волосы. Джейс обернулся, сурово взглянул на меня, и в жестоких черных зеркалах его глаз я увидела то, что видел он сам. Грязную, отвратительную, безумную девку. Такой он видел меня. Нельзя же ненавидеть помойный бак.

Я отвернулась и пошла прочь. Когда меня заберут в больницу, может быть, там мне помогут. А если не помогут — я умру.

Но если моя отвага изменит мне, я просто съеду с квартиры на 4/26, Айлес. И бег по кругу продолжится. Только теперь я буду держаться подальше от церквей.

Он нашел меня. Какой в этом был смысл, если это ни к чему не привело?

Я не хотела, чтобы он убил меня. Я хотела, чтобы он сказал мне, что все будет хорошо. Не голубем на алтаре, не словами молитвы. Не Иисус.

Джейс.

В моей комнате на 4/26 имелась пневмопочта. Пара случайных рекламных проспектов упала в приемный лоток утром, когда я лежала, провалившись в тоскливый сон, не дающий отдохновения. Посылка пришла позже, выдернув меня из объятий кошмара, как из могилы. Однако после пробуждения тень могилы осталась, потому что я знала, что было в посылке. Преследующая меня шкатулка Касси.

Я распечатала пакет и вынула шкатулку. Было в этой вещице что-то забавное, карикатурное, особенно в том, что ее передают или присылают мне уже в третий раз. Но было в этом и дурное предзнаменование, что-то вроде злых чар. На сей раз я знала, кто прислал мне ее, своими руками бросив в почтовый ящик с пометкой «4/26, Холланд» десятью этажами ниже. Однако вместе со шкатулкой в пакете оказалась миниатюрное звуковое письмо.

Полчаса я не могла заставить себя нажать кнопку, чтобы прослушать запись. Наверное, я так никогда и не решилась бы, если бы часть меня — постыдная, глупая — не жаждала услышать его голос, неважно, что он скажет. И эта часть меня в конце концов активировала письмо.

«Твой приятель, почтальон с плато Молота, припрятал бандероль со шкатулкой Касси Коберман. Последнее время вокруг тебя развелось немало подобных ему и мне деятелей, настойчиво интересующихся, по какую сторону закона ты живешь. Почтальон думал, что будет играть в свои игры, а ты не станешь подавать на него жалобу, но потом немного одумался и решил, что можешь и подать. Я знаю это, потому что пропустил пару стаканчиков с этим ублюдком за день до того, как отобрал у него шкатулку. Сабелла, я говорил о тебе с разными людьми, не собираюсь отпираться. Ни один из них не знал тебя толком и не слишком стремился попробовать узнать. Что до шкатулки, то уверен, что во второй раз ты не открывала ее. Когда толстяк убрался, я вошел в твой дом на Плато, нашел шкатулку и заглянул в нее. Трим Джон послал ее тебе перед самой смертью, вложив туда собственное послание. Ты не читала его. Прочти».

Голос умолк. Я мерила комнату шагами, ожидая, что он скажет что-нибудь еще, но далее был лишь остаток неиспользованной пленки.

Я вспомнила глаза Джейса там, на виадуке. Его голос ничуть не изменился, все такой же ленивый и пренебрежительно насмешливый — «Трим Джон*6». Я много о чем передумала, но в конце концов все же вставила ключ в крошечный замочек, открыла шкатулку и достала оттуда лист отличной бумаги — куда лучшей, чем та, на которой были написаны проклятия Касси.

Я ожидала, что и в этом письме окажутся лишь проклятия. Я долго смотрела на витиеватую вязь почерка старого слуги, прежде чем буквы сложились в слова «Мисс Сабелла Кэй», которыми начиналось письмо.

«Мисс Сабелла Кэй, когда миссис Коберман съездила в Восточное и вернулась со Всемогущим Господом в сердце, я был рад за нее. Но потом она заявила, что Господни ангелы рассказали ей о Вас. Все свои последние дни она провела, планируя, как покарать Вас по закону, потому что, говорила она, сейчас ведьм не сжигают на костре, и закон был единственным ее прибежищем. Для начала она оставила Вам деньги по завещанию в надежде, что это заставит Вас обязательно приехать на ее похороны. Если оказалось бы, что Вы больше не живете в доме на плато Молота, то о Вашей доле в завещании сообщали бы в передачах после сводок новостей — с той же целью. Потом она нашла молодого человека, частного детектива из Доусона, и велела мне нанять его. В рекламном проспекте было указано имя молодого человека — Сэнд Винсент, и миссис Коберман утверждала, что сам Господь послал его, дабы она сделала этого юношу Его орудием. Когда миссис Коберман умерла, я сделал все, что она велела мне, потому что служил ей более десяти лет и привык подчиняться. Но мистер Винсент оказался отнюдь не орудием Господа, а злодеем. На следующий день после того, как мы погребли миссис Коберман, мистер Винсент вернулся за взятой напрокат машиной, которую оставил возле кладбища. Он сообщил мне, что направляется на плато Молота, чтобы встретиться с Вами, мисс Кэй. Он также говорил, что между Вами завязались отношения, и все идет как нельзя лучше. Но потом он стал шантажировать меня, памятуя о некоторой сумме денег, которую оставила мне миссис Коберман. Этот злой юноша — посланец дьявола и не имеет со мной и со всеми нами ничего общего. Видите ли, мисс Кэй, поскольку здоровье мое пошатнулось, я могу писать о таких вещах, но я должен спешить. Я думаю, что Ваша тетушка ошибалась в своих предположениях, и полагаю, что ей следовало бы стремиться не покарать Вас, но привести к спасению. Это так прекрасно — прийти к Господу и сыну Его Иисусу Христу, чья любовь обнимает все миры, все страны и все времена. Если б Вы только знали, какое отдохновение мне дает вера даже сейчас, в дни тревоги и смятения, то уверен, что Вы тоже обратились бы к Нему. И по этой самой причине, мисс Кэй, я советую Вам посетить Восточное. Именно там Касильда Коберман обрела веру, и именно там она узнала нечто, как она настаивала, плохое про Вас, хотя никогда не раскрывала мне, что бы это могло быть. В Восточном есть церковь, в стенах которой моей покойной госпоже открылось это ужасное знание. Может быть, мы все ошибаемся. Но я чувствую, что обязан посвятить Вас в это — в надежде, что Вы тоже стремитесь к искуплению. Умоляю простить меня, если я чем-то обидел Вас. Остаюсь искренне Ваш, Джон Майкл Трим».

Чрезвычайно странное письмо. Религиозный пыл — и в то же время до смешного официальный тон, неспособность заметить очевидное, муки сомнений, педантичность, детская непосредственность и стоицизм, с которым Джон Трим предчувствовал приближение внезапной смерти.

Я снова вспомнила хрупкие, как сухая листва, руки старого слуги на лестничных перилах, его отстраненную, чопорную манеру держаться. Помню ли я его лицо? Однако воспоминания ничего для меня не прояснили. Тогда я перечитала письмо. Джон Трим советовал мне вернуться в Восточное, чтобы обрести спасение души. В своем наивном фанатизме старик предлагал мне совершить паломничество ради искупления грехов. Но почему же Джейс переслал мне его письмо?