Кровавый дождь. Ключ к разрушению - Анастасия Король

Нина испуганно замерла, словно пойманная диким котом мышь. Он приблизил пальцы к ее глазу, подцепил линзу подушечками пальцев. В этот момент его лицо исказила победная улыбка.

– Наконец-то, – произнес фээсбэшник и в следующее мгновение вытащил пистолет – Нина заметила знак веры на рукоятке – и направил его на Волкова, застывшего у стены.

Без раздумий агент нажал на спусковой крючок.

Прогремело два выстрела.

Тело Нины оцепенело от ужаса. Она не могла отвести взгляда от сползающего по стене полицейского. Кровь запузырилась на его губах. Его сотрясали предсмертные конвульсии, а взгляд остановился на Нине и померк. Тело обмякло и завалилось на бок.

Это зрелище было настолько диким и омерзительным, что Нина почувствовала подступающую тошноту. Одно дело видеть трупы, другое – саму смерть.

Послышались выстрелы за зеркалом.

На запястьях Нины защелкнулись исписанные мантрами наручники.

В ее глазах надолго отпечатались коридоры, заполненные людьми в черном, тела, которые они перешагивали, и разбрызганная по стенам кровь.

Ее грубо толкнули в фургон, который в тот же миг тронулся с места.

В отделении полиции вспыхнул огонь.

Кривая улыбка человека в черном костюме врезалась в память. Он сел напротив и задумчиво, нежно погладил указательным пальцем символ веры на рукояти пистолета.

В следующее мгновение его взгляд изменился – Нина вжалась в скамью, превратившись в натянутый нерв, – и, перехватив пистолет, он ударил ее рукоятью по голове. Спасительная темнота поглотила ее.

Глава 6

Врата в ад

Копенгаген. Дания

Белые плащи Святой гвардии привлекали внимание всех без исключения. Детвора, разинув рты, смотрела на полк Святой гвардии в строю. Вблизи гвардейцев можно было увидеть только на параде.

Все готовились к началу. То тут, то там мерцали вспышки камер.

Длинные белые плащи с серебряными нашивками, так похожие на мантии, взметнулись от порыва ветра.

Михаил стоял рядом с ними. Он был в гражданском – куртке и джинсах.

Рон отошел от подчиненных и поравнялся с Михаилом рядом с временным заграждением, которое отделяло военных от гражданских зевак.

Некоторые журналисты их снимали, но не решались подойти.

– Предлагаю вечерком забуриться в баревич. Помнишь, тот. – Он многозначительно поднял черные густые брови и стал делать ими волну.

Как у него это получалось, Михаил не знал, но Рон на самом деле думал, что смотрится круто. Серьезно, он мог так знакомиться: сядет рядом с привлекательной девушкой и начнет делать волну бровями. Иногда срабатывало.

Михаил не сдержал смех и хлопнул друга по спине:

– Ты, я смотрю, полон сил.

– Какой ты нудный. С возрастом превращаешься в копию Амаэля, – хохотнул Рон.

– Уже скоро начнут. Иди.

Рон кивнул и вернулся к подчиненным. Михаил прохрустел шеей, наклонив голову вправо-влево. Пистолет в кобуре под кожаной курткой приятно оттягивал плечо.

Тут по громкоговорителям объявили, что парад начинается.

Вышел один из генералов, и военные вытянулись в струнку, отдали честь.

Михаил кинул взгляд поверх голов на трибуны, где сидели главы девяти стран Союза и канцлер Святой земли Константин. Поймав взгляд брата, сидящего возле канцлера, он приветливо кивнул.

Брат кивнул в ответ.

Даже ногами можно было почувствовать вибрацию от ударов каблуков об асфальт – началось строевое шествие.

Полки военных подразделений от каждой страны Союза проходили по главной площади Копенгагена.

Как только показался полк Святой гвардии, трибуны загудели, загремели.

Толпа словно сошла с ума.

– Экзорцисты! Михаил! Гвардейцы! – кричали люди. Все слова слились в единый поток, и толпа хором начала выкрикивать: – Святая гвардия!

По рукам Михаила пробежали мурашки. Вот о чем говорил Амаэль. Общественное мнение превозносило гвардейцев.

За полком Святой гвардии прошагали сухопутные войска Союза. Они не вызывали такого восторга у зрителей, но их встретили аплодисментами.

Операторы поворачивали камеры и снимали Святую гвардию в парадном обмундировании.

Михаил поднял руку и посмотрел на время. Ровно 11:15. Скоро начнется затмение.

Канцлер Константин встал со своего места. Его белая парадная ряса, горящая золотым шитьем, выделялась среди строгих костюмов политиков. Константин спустился к микрофону, и его лицо показалось на огромном экране за трибунами.

– Приветствую всех! Сегодня великий день. Ровно семьсот лет назад в солнечное затмение берегиня Феодосия закрыла врата Ада. В этом году по благословению Господа День Союза совпал с солнечным затмением. Это знак, что мы все делаем правильно, – улыбнулся канцлер Константин. Кожу в уголках светлых, блеклых глаз располосовали морщинки. – Да пребудет с вами свет, да не поддайтесь тьме.

Михаил достал защитные очки и, прищурившись, вскинул голову.

Военные самолеты постарались, разгоняя облака, – небо было безукоризненно чистым. Толпа тоже задрала головы. Как и Михаил, все надели защитные очки.

Гвардейцы Святой земли отдали честь небу. Остальные военные просто посмотрели вверх. Совпадение солнечного затмения и Дня Союза было редким явлением. Последний случай был сорок четыре года назад.

Особенный день в особенном месте.

Многие стоящие здесь зеваки называли себя атеистами, не верили в Бога и в существование демонов, но не поддаться атмосфере праздника было невозможно.

* * *

Нина сбилась со счета, сколько дней или недель прошло. Весь ее мир сузился до камеры два на три метра. Казалось, она проживает один бесконечный день. Она много спала и почти не ела. Не мылась, не чистила зубы. В голову лезли всякие бредовые идеи: от намерения попросить у тюремщиков водоэмульсионной краски, чтобы покрасить обшарпанные стены, до мысли разорвать одеяло и повеситься на нем.

Послышались звуки. Металлическая дверь открылась. По-видимому, опять принесли еду. Нина, лежа на кушетке лицом к стене, сделала вид, что спит.

Но, разрушив все ожидания, тюремщик схватил ее за предплечье и резко посадил.

Нина распахнула глаза и увидела, как в проеме застыло несколько фигур в черных старомодных плащах.

– Агнец, – проговорил тюремщик с придыханием и бросил ей на колени платье. – Переодевайся.

Нина ошарашенно уставилась на него. Часто в таких церемониальных платьях изображали берегинь на иконах и картинах: из белоснежной парчи, с пришитой к плечам мантией.

– З-зачем? – прохрипела она, но отвечать ей никто не собирался. – Я не буду.

– Предлагаешь мне переодеть тебя? – хмуро пригрозил тюремщик.

Нина сглотнула и, отвернувшись, послушно переоделась.

Тюремщик сделал шаг и, схватив вздрогнувшую Нину за подбородок, водрузил на ее голову тяжелый кокошник. Сотни тонких холодных жемчужных нитей, свисающих с головного убора, упали на лицо, плечи, спину. Тюремщик почти заботливо завязал ленту на ее затылке и, развернув ее, поправил кокошник. Бусины стукнулись друг о друга: «Цок».

Удовлетворившись результатом, мужчина довольно улыбнулся.

Вмиг Нину окружили, схватили за руки и вывели из тюремной камеры. Вся