Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас

угодно, а я смогу начать жить по-новому. Стеф придется прекратить донимать меня нытьем про деньги, которые нужны, чтобы купить всякую детскую херню. Она все время канючит и канючит: ей нужна детская кроватка, нужны пеленки, одежка и еще куча всякого говна. Если у меня появятся деньги, она будет счастлива и успокоится. Слушай, мы даже сможем уехать из этого сраного городка, ты это понимаешь? Переехать куда-нибудь, где типа больше деревьев, гор и всякой херни, а не куча домов, зданий и плоской земли. Какое-нибудь место более приятное, чтобы начать с чистой страницы. В Остине сегодня слишком много хипстеров и всяких дурацких фестивалей. Это совсем не тот город, куда я приехал пятнадцать лет назад. В те времена тут было весело. Все сидели на наркоте. Я тебе говорил, что состоял в одной панк-группе? Мы были жутко крутые ребята. «Худшие ангелы». Мы давали такие сумасшедшие шоу. Это было в большей степени шоу, чем музыка. Как бы там ни было, теперь ничего этого не осталось. А я как какой-нибудь хрен собачий из кожи вон лезу, чтобы заработать на оплату налогов. Я хочу жить там, где есть сезоны, где деревья меняют цвета, а ты можешь гулять и делать фотографии своего ребенка в куче листьев и всякая такая херня, ты меня понимаешь? Я хочу уехать куда-нибудь, где я буду наслаждаться жизнью, а не беспокоиться о налоге на недвижимость. Я думаю, когда…

– Слушай, Би, pо́nle un corcho[50]. Замолчи. Твой рот пробегает милю в минуту. Пусть твой гость скажет мне то, что он собирается мне сказать, а потом мы сможем поговорить обо всех твоих планах потратить эти деньги, которым еще далеко до твоего кармана. Договорились?

Брайан кивнул, будто мои слова отражали самую суть бытия, и направился к дому. Он был хороший парень, но мозг у него работал ненормально из-за всякой дряни, какой он накачивал свое тело. Поймите меня правильно, он был профессиональным наркоманом, но по той единственной причине, что работа его состояла в сидении дома и продаже наркоты таким же людям, как он. Вот почему его возбужденное состояние для меня ничего не значило. Я видел его в возбужденном состоянии и раньше, даже в те времена, когда он еще работал в офисе, и те идеи, которые сводили его с ума в понедельник, оказывались глупостью во вторник, а в среду начисто забывались. Продажа пиратских дивидишек. Доставка товаров на дом. Ремонт старых телевизоров и ДВД-плееров производства «Гудуилл Индастриз»[51] и продажа их хипстерам через интернет-магазин. Он был настоящим кладезем негодных идей. Глупость и наркотики – опасное сочетание, а его как раз заело в таком положении.

Когда мы подошли к дому, я в очередной раз подумал: как странно, что Брайан все еще жив. Свой дом он использовал как штаб-квартиру для всего. И это означало, что он и его подруга Стефани ели, смотрели телевизор, трахались и спали в том же месте, где он продавал дурь, а когда нарикам некуда было пойти и для случаев, когда организм требовал ширнуться, некоторые из них отправлялись в гараж, где было два просторных дивана, и проводили несколько часов в стране теплых снов. А теперь Брайан ждал рождения ребенка. Умные дилеры знали: no se mezcla tu casa con el panal de abejas[52]. В кровати, полной змей, можно спать, пока одна из них не надумает тебя ужалить.

Мы поднялись на три ступеньки к двери и вошли в дом. Последняя порция метамфетамина, выкуренная здесь Брайаном, была разбавлена какой-то дрянью, от которой появлялся запах горящего пластика, пропитанного застойной водой и всякими продуктами для ухода за волосами. Этот запах смешивался с вонью старого ковра, аммиачным смрадом кошачьей мочи и телесным благоуханием.

– Стеф, мы здесь, – сказал Брайан.

Справа от входной двери располагалась маленькая кухня. Стефани была там, доставала что-то из холодильника, который являл собой тонкий желтый прямоугольник, извлеченный из машины времени, прилетевшей из 70-х годов. Она закрыла дверь холодильника и улыбнулась нам. Она была обворожительной женщиной. Буйная грива светло-каштановых волос всегда обрамляла ее лицо, такую гладкую белую кожу, как у нее, можно было увидеть разве что в кино. А теперь, на девятом месяце беременности, она светилась, как брюхатый ангел.

На Стефани было синее платье для беременных, а ее огромные груди настойчиво пробирались к шее. Даже в таком расплывшемся состоянии она была сексуальна. Каждый раз, когда я ее видел, мне в голову приходила одна мысль: она могла бы заниматься чем угодно, ездить по миру. Я знал, что она умна, но все в ее нынешнем положении говорило о той разновидности разума, которая исчезает, когда приходит время принимать решения. По крайней мере, она была достаточно умна, чтобы оставаться на расстоянии от метамфетамина, который так нравился ее сожителю. И все же я не мог вообразить для нее яркое, счастливое будущее, а это вызывало у меня ощущение, будто кто-то сует палец в мои все еще кровоточащие раны.

– Привет, – сказал я Стеф. Она ответила еще одной улыбкой, которая напомнила мне Мелису, и в груди у меня кто-то заворочал десятком ножей. Перед моим мысленным взором возникла беременная Мелиса. Она была брюхатая и великолепная, ела начос[53], говорила, что наша малютка появится на свет, выдыхая огонь – следствие острых приправ, поглощаемых ее беременной матерью. Бывали трудные дни и ночи, когда ей никак не удавалось устроиться поудобней, и тогда она ходила в туалет по двадцать раз в сутки, но почти не жаловалась. Некоторые люди рождаются, чтобы стать родителем, и она была из таких. Я снова вернулся мыслями к Стеф, а стесненность в груди вызвала у меня мысли о пустотах, заполняющихся той разновидностью боли, что со временем превращается в бетон, который никогда уже не впустит туда ничего другого.

– Как поживаешь, Марио? Давно тебя не видела, – сказала она.

Я знаю, что людям, которые задают такой вопрос, обычно наплевать на тебя. Такие вопросы есть часть того, что люди называют «социальные контакты». Но в случае со Стефани что-то в ее глазах говорило, что ей не все равно, и если ты начнешь рассказывать ей печальную историю, она будет тебя слушать. Я оценил тот факт, что она не упомянула очевидного и не спросила, «как я держусь». Если Брайан говорил ей о той работе, что он поручал мне, то ей это было либо все равно, либо она считала, что ее положение будущей матери младенца, родившегося от наркомана,