Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной

— Отрадно, что тебе понравилось. — Он удовлетворенно крепче взял ее под руку.

Увлекаемая мэтром, Лилия шагнула дальше:

— Кто построил особняк?

Ответ Хаюрдо огорошил девушку:

— Я нарисовал его.

— Даже так? — пораженно чуть отстранилась. — Но разве предметы сходят с твоих полотен?

— Увы. Это единственный случай. Мне помог Михаил.

— Михаил? — Лилия сделала длинную паузу. — Я видела его каждый день, но до сих пор не знаю, кто он такой.

— Скоро узнаешь, — спокойным уверенным голосом Хаюрдо погасил ее ошеломление.

— Он тоже с твоего холста? — Убежденная, что ответ будет положительным, Лилия приостановилась.

— Нет.

Расспрашивать дальше не было возможности, потому что к ним приближалась толпа встречающих. Из нее раздался мужской голос:

— Мастер, представь нам свою спутницу!

— Представлю, обязательно представлю, — громко, чтобы хорошо было слышно, откликнулся Хаюрдо, — только не сейчас, а когда все будут в сборе!

— Все уже в особняке, — произнес тот же голос. — Мы вышли, чтобы встретить тебя и оказать почести.

— Я рад, что вы собрались. Вижу, уже переоделись, а значит, вспомнили свои корни! — похвалил мэтр.

— Мы не могли поступить иначе, мастер, — из толпы прозвучал другой голос, на этот раз женский. — Ты наш демиург, поэтому твой клич для нас как приказ, который нельзя не исполнить. Преступившие правило должны быть стерты с полотен, а холсты — перестать существовать!

Пока звучал этот голос, остальные медленно обступили Хаюрдо и Лилию. Кто-то взял ее под руку с противоположной стороны от Хаюрдо, и все двинулись к особняку. Дорожка была плотно утрамбована, каблуки Лилии больше не проваливались в грунт. Впрочем, в окружении толпы она забыла о них и прислушивалась к словам, которые неслись то оттуда, то отсюда. Было крайне интересно, что они думали о ней, увидев впервые. Но толпа словно забыла о Лилии. Походило на то, что она сразу приняла ее как подобную себе. В общем-то, в обстоятельствах, когда не знаешь, чего ждать дальше, это Лилию вполне устраивало. Мирный благосклонный прием. Из отдельных вопросов, которые из толпы были обращены к художнику, девушка поняла, что никто из присутствующих так же, как она, не знает, зачем Хаюрдо собрал их. Это в какой-то степени уравнивало ее с живыми портретами. Лилия покосилась на него. Мэтр улыбался. Чувствовалось, что он был в хорошем расположении духа. Подошли к крыльцу особняка. Мастер отпустил локоть Лилии и, поднявшись на пару ступеней, с поклоном протянул ей руку. В этот миг она ощутила себя придворной дамой. И хотя на ней не было роскошного платья фрейлины, высоко вскинула голову и подала руку так, как предписывал дворцовый этикет восемнадцатого века. Сама себе удивилась: откуда вдруг в ее памяти отчетливо всплыли все правила светского этикета при дворе императрицы Елизаветы Петровны? На крыльце стояли другие встречающие. Понятно, они не догадывались, зачем приглашены мастером в особняк, но по их восторженным лицам видно, что они чувствовали особую значимость спутницы мэтра, поэтому почтительно улыбались ей и предупредительно расступались, пропуская к дверям. Хаюрдо ввел Лилию внутрь. Здесь кого только не было — ей показалось, что яблоку некуда упасть. Все разбились по группам согласно тем годам, в которые жили люди, с коих писались портреты. Почти трехсотлетняя история государства Российского, выраженная в нарядах и лицах. Несмотря на то что присутствующие тихонько беседовали между собой, тем не менее над толпой висел легкий шум от этих голосов и от шуршания одежд. Иногда возникало какое-то движение и доносился стук каблуков по мраморному полу. Лилия скоро увидела перед собой знакомое лицо Даи. Та была в наряде, поразившем девушку. На его фоне платье фрейлины блекло. Обилие драгоценностей на шее, руках, ушах и на парике заметно выделяло Даю. За ее спиной взгляд Лилии выхватил Майю в платье беднее, чем у фрейлины. Стояла та скромно, не выпячивалась, точно показывала, что знала свое место, ибо рядом с Даей была как серая мышь. Видимо, род ее был не так богат, как род Даи. Однако был знатен, потому что в ином случае вряд ли бы придворному гофмалеру поручено было написать ее портрет. Дая протянула руку Хаюрдо — тот галантно приложился к ней губами, после чего спросил:

— Ты все успела сделать?

— Все готово, мастер.

— Я не сомневался, что вовремя управишься, — с похвалой отозвался он. Затем повернул лицо к Лилии: — Ты знаешь Даю, я на время оставлю тебя с нею. — И нырнул в толпу, направляясь в противоположный конец.

Проводив его взглядом, Лилия с восхищением повернулась к Дае:

— Ты великолепна.

— Тебе нравится? — Дая имела в виду свой наряд.

— Еще спрашиваешь!

— Надеюсь, на холсте не будет смотреться хуже?

— Конечно нет! — уверенно подтвердила Лилия. — Но что дальше? Хотелось бы знать, кто есть кто в этом зале. Интересно, насколько они созвучны своим оригиналам. Ты их представишь мне или меня представишь им?

Поднимая вздохом высокую грудь, Дая улыбнулась. В серых подвижных глазах мелькнул блеск, похожий в огнях многочисленных светильников на сверкание бриллиантов:

— Нет. Представлять тебе никого не будут. Ты все равно всех не запомнишь. Да и смысла сейчас нет, потому что у тебя будет много времени, чтобы узнать о них, что захочешь. Но тебя мастер обязательно всем представит.

— Умеешь ты запудрить мозги. Хотя бы скажи, что ты сделала с Омиртом? Он тоже где-то здесь?

— Нет. Ты не увидишь его больше. Он не понял, зачем ему дана была вторая жизнь, и нарушил правила, поэтому мастер размыл его образ на портрете и не оставил холста с рамой.

— Если ты думаешь, что я поняла, то сильно ошибаешься.

Дая пожала плечами — дескать, жаль, что не поняла, ведь все так ясно. Лилия надула губы, обиделась сама на себя за собственное непонимание. И задала другой вопрос:

— Надеюсь, оживший портрет императрицы Елизаветы Петровны я увижу?

И опять получила не тот ответ, который ждала:

— Нет! — прозвучало из уст Даи. — Ей не была дана вторая жизнь, потому что первая не стала образцом для подражания. Ее образ давным-давно размыт мастером на всех портретах, написанных им, и не осталось ни одного холста с рамой.

Стоявший к ним спиной человек резко обернулся, вскинул пышную бороду и поправил кафтан, выполненный в стиле конца восемнадцатого века:

— Прошу прощения, сударыня. Невольно я стал свидетелем вашего разговора. Не смею быть навязчивым, но хочу заметить, как постоянно приходится убеждаться в том, что история — самый лучший учитель, у которого самые плохие ученики.

— Вы уверены в этом, сударь? — спросила Дая, протягивая ему руку.

Слегка поклонившись, тот учтиво приложился губами к протянутой