Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

Если бы я мог чувствовать что-то еще, кроме головной боли, я бы чувствовал себя беспечным дураком, причем совершенно заслуженно. Не было тайной, что железнодорожные воры покупают билет на поезд с единственной целью — подстеречь ночных пассажиров в тщательно выбранных местах по пути. Восточный Сассекс богат лесами и пустошами, как можно увидеть. Смысла сообщать о происшествии на следующей станции или останавливать состав, чтобы устроить погоню, нет никакого. Никто, черт возьми, ничего не исправит. В этой части страны подобные ограбления, похоже, самая безопасная работа, если только вам не повезет наткнуться на Табби Фробишера и быть уложенным его терновой дубинкой.

Табби помог мне добраться до моего места, и надо мной принялись хлопотать наши взволнованные спутники. Сент-Ив осмотрел мой затылок и объявил, что череп уцелел. Удар пришелся по касательной, к моей большой удаче, поскольку я повалился на пол быстрее, чем он опустил свое оружие мне на голову. По-моему, моя удача была бы гораздо больше, если бы мне удалось обойтись без этого переживания.

— А это что такое? — спросил Сент-Ив, глядя на обернутую газетой трубу, которую Табби принес с собой.

— Оружие… — глупо пробормотал я, но затем понял, что профессора заинтересовала не труба, а газета. Сент-Ив осторожно взял ее и развернул — оказалось, это «Брайтонский вечерний Аргус» двухдневной давности. Публикация, привлекшая его внимание, занимала всю первую полосу. Сент-Ив молча прочел ее, затем отложил газету и уставился куда-то перед собой.

— Ну конечно, — сказал он и устало покачал головой.

Хасбро снова поднял «Аргус» и спросил:

— Вы позволите, сэр, прочесть вслух?

Сент-Ив кивнул. Самые яркие моменты этой примечательной истории были таковы: торговое судно «Индийская принцесса», вышедшее из Брайтона, село на мель за Ньюхэйвеном и прочно застряло в устье реки Уз там, где она вливается в Ла-Манш. Утром прилив снял «Принцессу» с мели с вполне терпимыми повреждениями корпуса и груза. Однако практически вся команда утонула или исчезла, и в этом была загадка. Судно не пострадало. Шторма не было, погода не портилась. Живительнее всего то, что люди, по-видимому, прыгнули или упали за борт вскоре после того, как судно обогнуло Селси-Билл, в нескольких милях от берега; большинство моряков кричали и вели себя как кандидаты на помещение в сумасшедший дом на Колни-Хэтч.

Юнга с «Принцессы», единственный уцелевший в этой трагедии, уснул вскоре после выхода из порта, а разбудил его дикий шум. Мальчуган сообщил, что в тот же миг его настиг припадок безумия. Он ощутил, что истерически хохочет без причины, а потом затрясся во внезапном ужасе, когда его старый дядюшка, умерший три года назад, сейчас одетый в дамские панталоны и жуткий парик, спустился по трапу, свирепо гримасничая. Юнга в ужасе взлетел на палубу, где увидел первого помощника и капитана, укутанных в окровавленную парусину и отплясывавших хорнпайп[50] на перилах. Кок отбивал такт на перевернутой кадке, пристроив на голову швабру, лицо его пламенело румянами. Другие члены команды шатались по палубе, распевая или издавая стоны, некоторые рвали на себе волосы и плясали джигу под музыку призрачного скрипача. Потом двое танцоров потеряли равновесие и рухнули вниз головами в море. А кок, вращая глазами, схватил котелок и кокетливо засеменил к мальчику, бормоча непристойности и колотя себя по голове огромной камбузной ложкой. Его нанковые брюки и рубаха были запятнаны багровыми потеками крови. Юнга в страхе попятился, нырнул в открытый люк и понесся на нижнюю палубу, где потерял сознание от удара.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что вся команда исчезла, хотя шлюпки оставались на борту. Его собственный припадок прошел, и призрак дядюшки растаял вместе с ним. Палуба была завалена хламом и перевернутыми бочонками. Тут же валялись кадка кока и большая часть кухонной утвари, тесак торчал из мачты. Кто-то нарисовал на гроте ухмыляющуюся луну и разлил галлоны красной краски, так что казалось — тут была кровавая битва. Поняв, что парусник в дрейфе — паруса хлопали, — юнга сделал всё, чтобы вернуть судно в порт, положившись на милость ветров, но справиться с этим в одиночку ему было не под силу. Однако судьба благоволила мальчугану — «Принцесса» продвигалась по Ла-Маншу, обходя песчаные мели без ущерба. Юнга добрался до Ньюхэйвена и сообщил о происшедшем, отчего незамедлительно попал под подозрение в том, что устроил всё это сам. Однако на следующее утро тела утонувших капитана и кока вынесло на берег у Литтлхэмптона, и одежда несчастных стала подтверждением странного рассказа юнги. Власти, как и в недавнем случае с «Марией Селестой»[51], не находили рационального объяснения причин этого происшествия.

— Превосходно! — скривился Табби, когда Хасбро завершил чтение. — Вот и новая вспышка — третья. В моем понимании третий случай чего угодно отдает заговором, если только эта «инфекция», как ее называют, не разносится ветром и природой.

— Да, в самом деле, — неопределенно пробормотал Сент-Ив, а затем умолк, очевидно глубоко погрузившись в тревожные мысли. — Заговор, — повторил он мгновением позже. — Бедная Элис. Можно вас на пару слов, Хасбро?

Они нагнулись друг к другу и принялись что-то тихонько обсуждать, причем Хасбро кивал в мрачном молчаливом согласии на всё, что говорил Сент-Ив. Как я ни вслушивался, мне удалось разобрать только, что профессор интересовался, помнит ли Хасбро недавнюю смерть лорда Басби, герцога Хемпстедского, или Герцога Хомяков, как его насмешливо прозвала пресса.

Нас с Табби не слишком деликатно исключили из разговора, и мне казалось, что это слегка чересчур, а вот Табби не возражал, потому что уснул.

Поезд вскоре прибывал в Иридж, и мы перешли с него на линию в Акфилд — все, кроме Хасбро. А верный помощник Сент-Ива стремительно, в тот самый момент, когда мы высаживались на платформу, вскочил в лондонский поезд, никак не комментируя свои действия. Вместо четверых нас стало трое.

— Хасбро возвращается в Чингфорд, чтобы привезти то, что, я надеюсь, нам не понадобится, — пояснил Сент-Ив.

Я ждал продолжения, которое непременно должно было последовать, но так и не прозвучало. Мне захотелось задать Сент-Иву пару-тройку вопросов, но подумалось, что разыгрывать из себя Великого инквизитора слишком утомительно. Казалось, мы странствуем уже чертову пропасть дней, с короткой передышкой в «Полжабы», и усталость тяжким грузом лежит на наших плечах. Табби снова захрапел, как только мы тронулись в путь, и я сам, несмотря на головную боль, погрузился в сон, захваченный воспоминанием об ужасном состоянии найденного нами двухдневного трупа лорда Басби.

Басби экспериментировал с крупными драгоценными камнями, стараясь с их помощью получить различные лучи, и видимые, и невидимые. Камни ценой в десятки тысяч фунтов были украдены вместе с бумагами и аппаратами во время убийства. В Скотланд-Ярде заподозрили, что Герцог Хомяков действовал заодно с германоязычными врагами Великобритании, финансировавшими его исследования, и Сент-Ив разделял это мнение. Пруссаки, видимо, просто взяли, что хотели, когда работа Басби дала плоды, и за все усилия, так сказать, заплатили бедняге свинцом.

Я рассказываю вам это потому, что, задумайся я тогда над причиной убийства герцога, и в нашей истории появился бы смысл. Но тогда, в вагоне поезда, на грани сна, я не дал бы за Басби и медного фартинга в том или ином смысле, учитывая, что этот человек был предателем — или становился им. Обедая с дьяволом, запасись длинной ложкой. Короче говоря, мое сознание померкло, и я спал мертвым сном, пока состав не остановился в Акфилде далеко за полночь.

О нашем изнурительном переходе в Блэкбойс мало что могу сказать. Нанять экипаж в Акфилде нам не удалось, но так как погода была сравнительно неплохой, а ночь звездной, мы оптимистично тронулись в путь, погрузив наши чемоданы на одолженную ручную тележку. За час нашего путешествия небо скрыли тучи, начало всерьез дождить, и, несмотря на зонтики, мы скоро промокли насквозь. Грязи было по уши. К этому времени я был в скверном состоянии и брел, тяжело опираясь на руку Табби и мечтая поскорее укрыться от непогоды.