Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

Новости о необычном кораблекрушении отныне изменили ход вещей, придав всему остроту, как мясник сказал бы о своем ноже. Затевалось что-то не имеющее ничего общего с простым розыгрышем, вроде отравленного пунша в Клубе исследователей. Табби, бодрый, как всегда, был воодушевлен близостью нашей цели — и ему не терпелось немедля ворваться в Хитфилд, позабыв о Блэкбойсе и карлике с криминальными наклонностями. Наверняка этот Помазок всё равно грабит сейчас дома. Здравый смысл за то, напирал Табби, чтобы совершать налеты ранним утром, когда бдительность дремлет и тьма в союзниках.

Но я не годился для дела. Табби подал идею, что мне можно устроить бивак в одной из хижин возле угольных ям, где я подожду, пока он и Сент-Ив проберутся в Хитфилд и найдут дорогу к коттеджу племянницы Элис, расположенному где-то на окраине городка. Относительная удаленность этого места работала на нашу затею и в нашу пользу. Они спрячут Элис в телеге для сена — и племянницу с нею — и увезут обеих, похитив, дав взятку или просто силой. Потом подберут меня и поедут на юг, в поместье дядюшки Гилберта в Дикере.

К тому времени я ощущал себя совершеннейшей развалиной и даже не пытался возражать. К тому же любой сухой сарай, даже если б в нем кишели гадюки, представлялся мне чуть ли не преддверием рая. Я был уверен, что Сент-Ив согласился с Табби, поскольку терять время было нельзя, но ошибался. Вместо того чтобы ловить момент, как советовал Табби, профессор напомнил нам об асбестовых шапочках, которые непременно следовало раздобыть, потому что без них в Хитфилд соваться нельзя. Потом Сент-Ив похвалил нас за верность и решительность, но заявил, что для успеха всего предприятия нам нужен Помазок и никто другой.

Итак, наступил предрассветный час, когда мы ввалились в «Олд Коуч Инн» на Хай-стрит, разбудив хозяина, еще не снявшего ночной колпак и несколько огорченного, что его лишили последнего часа сна. Но деньги — дивное средство для подъема человеческого духа, и, получив их, владелец этого заведения без особых удобств с радостью предоставил нам две тесные каморки с кусками грязного ковра на полу, заменившими кровати. Однако нам случалось спать и на камнях, а помещения были, по крайней мере, сухими. Одну каморку занял профессор, а мы с Табби — другую, нам досталась дополнительная роскошь в виде крепких ставней, защищавших нас от первых лучей солнца и любопытных глаз.

Я покряхтел, устраиваясь на полу, и снова упал в объятия Морфея. Несколькими часами позже Табби, вынужденный уступить зову природы, выбираясь из нашей конуры, споткнулся об меня и едва не раздавил мне кисть. Как вы можете представить, я завопил, и сон на этом кончился.

Тусклое солнце пробивалось сквозь щели в ставнях. Мы постучали в дверь соседней комнаты, но профессор, очевидно, был уже на ногах. Рассчитывая найти нашего старшего товарища, так заботливо давшего нам поспать — странное поведение в подобных обстоятельствах, как мне подумалось позже, — внизу, в гостиной, мы с Табби собрались и поспешили туда. Часы отзвонили девять часов. Но в общем зале, кроме нас, не оказалось ни единой живой души. И все столы были пустыми. Каким-то образом путешествие из нашей каморки сюда, в зал, напомнило моей голове о той самой железной трубе. Из кухни тянуло жареным беконом и кофе — в любое другое утро я счел бы эти запахи ароматом самого рая, но теперь мой желудок отреагировал решительным спазмом. Я плюхнулся в кресло у очага.

— У меня всё в порядке, — сказал я Табби. — Это пройдет.

— Ну конечно, пройдет, — согласился Табби еще более жизнерадостно, чем обычно. — Тот кусок трубы лишил бы другого разума, но его отсутствие тебя спасло, Джек. — Он заколыхался вверх-вниз в беззвучном смехе, а затем направился к выходу, наверное намереваясь поискать Сент-Ива. Но дверь в тот же миг распахнулась и едва не врезала Табби по носу. Мальчик лет десяти — помощник конюха, как оказалось, — влетел и застыл, переводя взгляд с одного из нас на другого, тиская, словно полотенце, которое следует отжать, длинный конверт. Лицо у мальчугана было длинное, а волосы стояли дыбом, словно от испуга. Он дотронулся до лба, как бы приветствуя.

— Прошу прощения, ваш’честь, — промямлил он, — но один из вас, наверно, мистер Оулсби? Мистер Джек Оулсби?

— Скорее всего, — сообщил я ему. — Честно говоря, я и есть Оулсби. А ты кто будешь?

— Джон Гантер, — представился мальчик.

И без дальнейших речей протянул мне конверт, где поперек печати было указано мое имя: «Джек Оулсби, эсквайр». Я сразу понял, кто написал это. Необычный почерк Сент-Ива с наклоном влево был уникален.

— Высокий мужчина велел мне отдать это вам лично, сэр, — сказал Джон Гантер, — когда будет девять по часам, и никому больше не показывать. И я должен отдать вам вот эти…

Он вытащил из кармана три гинеи.

— Теперь я свое дело сделал, и сделал хорошо, сэр.

— Именно так, Джон, — подтвердил я и обратился к Табби: — Будьте любезны, дорогой друг, вручите мистеру Гантеру в знак нашей признательности небольшой подарок. Да, мистер Фробишер? Мой кошелек прошлой ночью был похищен грабителем, как вы наверняка помните.

— С удовольствием, — ответил Табби. — Можешь считать это ссудой, Джек.

Табби протянул таращившемуся на нас мальчугану монету, и тот, счастливый, выбегая за дверь, едва не врезался во входящего хозяина, за что получил подзатыльник, был выруган «лоботрясом» и отправлен выполнять свои прямые обязанности.

Мой мозг едва тащился за событиями, потому что лишь тогда меня пронзила леденящая мысль: Сент-Ив ушел в Хитфилд без нас. Ситуация требовала незамедлительного прояснения, и я обрушил на владельца гостиницы град вопросов.

ГЛАВА 4

ДЕНЬ НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ

Похоже, Сент-Ив совсем не спал этой ночью и выскользнул наружу с рассветом, снова разбудив владельца гостиницы. Он расспрашивал о Помазке и, несмотря на серьезные предостережения, отправился в сторону хижины последнего в сопровождении сонного Джона Гантера.

— Должно быть, часа три назад, — недоверчиво предположил я.

— С точностью до минуты, — согласился хозяин и добавил, что мальчуган вскоре вернулся с посланием и инструкцией не будить нас, а дождаться, пока мы воспрянем. Так всё и получилось, поскольку Джон действовал под присмотром. На этом мой собеседник ушел на кухню, пообещав завтрак и кофе, что сейчас звучало куда приемлемей для меня, чем несколькими минутами ранее.

— Он оставил нас под крышей, — сказал Табби, бросаясь в кресло. — И обдуманно. Мальчишка мог ведь и разбудить нас, если бы получил такое указание. Бога ради, юноша, читай письмо, и мы узнаем, в чем дело.

Я немедленно вскрыл конверт, хотя, как оказалось, спешить было некуда.

«Табби и Джек, — гласило письмо. — Я отправляюсь в Хитфилд без вас. Прошу прощения за мой обман, но я заверяю вас, что вы сделали всё, что могли. Дальше разбираться во всем предстоит мне одному, и то если получится.

Я реализовал свою идею отбыть с первыми лучами солнца и нанести визит Помазку в его жилище за домами шахтеров у конца Хай-стрит. Парень не был рад видеть меня, но он стал гораздо веселее, получив три гинеи и обещание увидеть еще столько же. Но вести в Хитфилд кого-то, кроме меня, решительно отказался. Тем более целую компанию. Он заявил, что пока дороги и тропы так охраняются, об этом и речи быть не может. Он дважды наведывался туда за последние два дня, и это было тяжелое дело — работа для кота, сказал он, а не для слона.

Конечно, я не говорил ему, зачем иду, и он притворился, что не интересуется, — в конце концов, он получит шесть гиней. Когда мы достигнем нашей цели, я освобожу его от обязательств. Он согласился вернуться в гостиницу, где найдет вас и получит вторую выплату, которую я доверил Джону Гантеру, мальчику-конюху, хорошему парнишке. К этому времени волей Господней я разрушу планы Нарбондо, и мы с Элис будем на пути к югу, к Дикеру, чтобы повидать сэра Гилберта».