Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

Когда я наконец выбрался на веранду, утреннее солнце преодолело с половину дистанции до небесного зенита, гонясь за единственным облачком, которое у меня на глазах поспешило убраться за горизонт, стремясь настичь своих давно бежавших соратников. Начинался один из тех ясных осенних деньков, когда тебя так и подмывает раскинуть руки в стороны и, вдохнув полной грудью, издать молодецкий клич… Признаюсь, именно таково было мое намерение, когда вышедший на свежий воздух Хасбро отвлек меня, учтиво заметив:

— Профессор выражал надежду увидеться в башне, сэр.

Вместе с Хасбро мы пересекли ухоженную лужайку и обнаружили Сент-Ива в пределах его каменной башни — накрытого сводом круглого помещения с полированными каменными плитами пола и с высокими окнами-бойницами, впускавшими вдосталь солнечного света. Башню до краев наполняли сосущие звуки, издаваемые огромной конической конструкцией, поднятой на железную платформу в центре помещения, и не составляло труда сообразить: этот готический с виду агрегат из стекла и металла представляет собою сооруженное профессором космическое судно. Я, признаться, ожидал увидеть некое подобие суповой тарелки с окошками-иллюминаторами по ободку и с тихо бормочущим скоплением непонятной техники под донышком. Этот корабль, однако, носил явное сходство с чертовски большим артиллерийским снарядом, разукрашенным под стать Шартрскому собору.

Сент-Ив рассеянно метался вокруг корабля, подтягивая то один винт, то другой, дергая за рычаги и щелкая переключателями. Вооруженный своим страшным оружием Хасбро занял оборону у двери в башню. Мне это было пока не ведомо, но час нашего отбытия быстро приближался, и профессор с Хасбро понимали, что свинорылы, вынужденные действовать решительно, дабы раз и навсегда пресечь попытки полетов сквозь дыру, готовятся перейти в наступление. Поэтому все мы держались начеку. Меня тут же приставили к работе, будьте уверены, и я целый день провел, точно банши[17], в поте лица полируя и проверяя все вообразимые приборы, один сложнее другого. Надобно было отрегулировать гироскопы и проследить, чтобы каждая из губок увлажнителей отжималась насухо ровно за тридцать восемь секунд — не больше и не меньше, — а не то нам грозило «ступить безвременно Элизия[18] тропою», как выразился бы старина Шекспир. И обрадовать тем самым свиномордов, будь они неладны. В межзвездном странствии любой промах мог стоить жизни экипажу судна, и, коли я собрался стать мичманом на его борту, обрести нужную сноровку было крайне важно.

Ближе к вечеру, когда я немного освоил назначение бесчисленных кнопок, циферблатов и рубильников, мои ноги в чулках задвигались по пробковой палубе корабля уже с каким-то подобием уверенности. Пробка, из которой было сделано огромное днище аппарата, составляла никак не менее половины годичной добычи всей Испании. Видимо, этот материал считался ключевым фактором веса и плавучести — двух важнейших нивелиров в путешествиях по воздуху, равно как и на воде. Каменные лодки, по меткому замечанию профессора, долго не плавают. Полдень между тем давно миновал, и я остался наедине с легким чувством голода: мне сперва предстояло задраить люки, а уж потом заглянуть в усадьбу за куском мясного пирога и пинтой темного. Минуло с полчаса после того, как профессор заодно с Хасбро первыми удалились перекусить. Забравшись на узкую железную площадку (думаю, будет уместно уподобить ее морским шканцам), я бросил случайный взгляд за окно башни и приметил на лужайке подозрительного незнакомца. Этот хорошо упитанный субъект медленно приближался к башне, скрытый от взглядов со стороны имения самими ее стенами.

У меня сразу возникло неприятное чувство, будто мы уже встречались с этим малым; еще бы, ведь он был точной копией твари, павшей от пули Хасбро прошлой ночью. Может, брат-близнец? Ведь вчерашнего типа уже наверняка успели, так скажем, разобрать на составные части. Этот же, подобно прочим своим сотоварищам, обладал зловеще вздернутым рыльцем и маленькими глазками и крался на цыпочках, будто по горячим пескам пустыни. Облачен он был в кожаные шорты, словно пародийно изображая немца, и опирался при этом на бамбуковую тросточку — так, будто эта нелепая палочка могла придать ему флер благопристойного джентльмена на прогулке. Голову венчала огромная шляпа из тех, что в просторечии именуют «пома», с округлой тульей и задранными полями. Из-под каковых тянулись струйки дыма, шедшего, казалось, из ушей незваного гостя.

Через окно башни я и выкрикнул, блеснув остроумием:

— Это что еще за маскарад?

Явившаяся неведомо откуда насмешка заставила свинорыла подскочить и нервно заозираться по сторонам с видом застигнутого с поличным воришки. Так и не определив шутника, он поспешил стянуть с себя шляпу, из дымящего нутра которой извлек шипящую черную бомбу размером с пушечное ядро в дюжину фунтов весом. Даже на ярком солнце можно было разглядеть тлеющий фитиль. И вот, запустив бомбой в башню, этот несуразный франт развернулся и, потешно семеня, кинулся бежать в сторону Эппингского леса. Стоит признать, глазомер у метателя был изрядным, ибо плюющий искрами черный шар вмиг пробил одно из нижних окон и покатился по полу.

— Черт подери, до чего же некстати… — бормотал я, гремя ступенями. Вынужден сознаться, что, даже спускаясь, я воображал сулившую спасение распахнутую дверь башни, но глубоко в человеческой натуре сидит нечто, на дух не переносящее бомбы и взрывы. Это нечто и подтолкнуло меня постараться затушить фитиль, поставив всё на одну карту. В два прыжка, уподобившись игривому козленку, я сгреб с пола эту штуку и едва не посрамил Эола[19]и всех его сородичей, раздувая щеки в тщетной попытке затушить огонек. Увы, фитиль продолжал тлеть, невзирая на мои старания. Могу только вообразить, каким круглым идиотом я выглядел со стороны, танцуя на носочках и перекидывая бомбу из руки в руку, точно горячую картофелину; где-то посреди танца я заслышал чей-то крик: «Бросайте, сэр! За порог ее!» И, не раздумывая больше, именно это и проделал — швырнул снаряд в открытую настежь дверь, подальше на лужайку, где тот покатился, как при игре в кегли, под заросший травою уклон в сторону леса, подскакивая и вращаясь всё быстрее. Точнехонько туда, где укрылся принесший его свинорыл.

Хасбро ступил под свод башни.

— Вы не пострадали, сэр? — осведомился он.

— Ничуть, — сказал я, хотя, по правде говоря, кончики моих пальцев слегка саднили после безуспешных стараний погасить упрямый фитиль.

— В таком случае поспешим на верхние ярусы, сэр, и воспользуемся преимуществом обзора.

Подъем не отнял много времени, и мы успели высунуться из бойницы балкона на втором этаже, когда со стороны леса мощно громыхнуло и ближайшие кусты заволок черный дым, в котором металось веселое рыжее пламя. На лужайку дождем посыпались ветки, листья и комья грязи, оставив в воздухе над лесной опушкой взметнувшуюся пыль, отдельные клочья дыма и шляпу свинорыла: та еще долго кувыркалась в вышине, прежде чем атмосферный вихрь не иссяк, отправив ее в последний путь к земле.

Мы подождали, приглядываясь, не шевельнется ли что вдалеке, но под медленно оседающей пылью не было вовсе никакого движения. На веранде возник и помахал нам рукой Сент-Ив; мы с Хасбро спустились, чтобы присоединиться к нему на лужайке.

— До чего же глупые они, пришельцы эти! — обронил я, когда мы втроем приближались к лесным зарослям.

— Сметливость их определенно невелика, — согласился профессор. — Будь их взрывные устройства в равной степени ущербны, эти существа предстали бы в почти забавном свете.

— Молодчик с бомбой — вылитый двойник вчерашнего мертвеца. Точь-в-точь. Отчего же все они так похожи на хрюшек?

— Было замечено, — подал голос Хасбро, — что на взгляд азиатского джентльмена черты всех европейцев с белой кожей кажутся почти неотличимыми. Здесь имеет место подобный эффект, я полагаю.