Король утра, королева дня - Йен Макдональд

Энья не удивилась, обнаружив, что в закрытом на зиму игровом зале, где ей в детстве довелось бросать монетки, поселилось нечто миф-осознаваемое. Сидя в «ситроене», слушая симфонии Карла Нильсена и капая на обивку соусом «Тысяча островов» из бургера, купленного в единственной работающей допоздна забегаловке на истерзанном штормом берегу, Энья обнаружила, что погружается в сладкую вату грез. В те дни солнце казалось ярче, горячее и чище, чем светило, озаряющее нынешнее дрянное десятилетие; матери носили слаксы, отцы – брюки с закатанными штанинами и сандалии, ребятня – шорты и белые гольфы, а малыши – панамки. Сувенирные лавки, сами того не зная, прославились благодаря любопытному гибриду наивной вульгарности и патриотизма. Скабрезные открытки красовались на той же вращающейся витрине, что и Падре Пио с кровоточащими стигматами [169]. А еще можно было купить флажки любых государств на деревянных палочках, чтобы украсить ими свой версаль из песка.

Дождь исполосовал ветровое стекло и смыл песчаные замки прошедших десятилетий. Мертвые неоновые вывески, облезлая краска; гирлянды, болтающиеся на ветру, нагоняющем холодные черные волны на галечный пляж; изрисованные граффити зеленые скамейки и навесы. Энтропия сердца. Когда молодежь, заправлявшая одинокой ночной бургерной, опустила рулонные шторы, оставив после себя в утреннем воздухе слабый запах грязного жира, Энья сделала свой ход.

И вот теперь она отодвигает скользящую дверь из реек и стекла, входит в основную часть игрового зала – длинную комнату, где полным-полно никому не нужных трупов игровых автоматов. Света с набережной достаточно, чтобы разобрать названия на корпусах: «Астробластер», «Охота на акул», «Деньгопад», «Торпедный забег», «Колесо фортуны», «День дерби», «Сон пьяницы» (этот она помнит, в нем призраки появлялись из бочек, люков и окон, а на заднем плане кувыркались розовые слоники, и все удовольствие стоило один пенни), «Космические завоеватели I», «Космические завоеватели II». Автоматы для пинбола; сами по себе – разновидность искусства, этакие розовые «Тандербёрды» [170] с хвостовыми плавниками, похотливо подмигивающие, как служанки во дворце Цезаря. Словно космические тройняшки Бимбетт [171] в бикини и шлемах-аквариумах, втиснутые под мышку мужчинам в алых колготках, серебряных ботинках и с невероятной выпуклостью в паху, где притаилась куда более серьезная угроза для бесчинствующих инопланетян, чем лучевые пистолеты – вылитые блендеры (смешать/измельчить/взбить/перемолоть) – в их лапищах, похожих на окорока. Родители не разрешали ей играть в пинбол. Прерогатива больших мальчиков. Она приостанавливается, поворачивается, сканирует комнату, опираясь на зрение, дарованное шехиной. Средоточие загадочного сигнала находится где-то здесь.

– Эй? – Она достает мечи из ножен за спиной. Дождь барабанит по стеклам.

Включается какая-то видеоигра.

– Господи, не надо так.

Но электричество отключено. Энья заметила это, когда вошла. Все игры подключены к потолочным розеткам, но главный рубильник – в положении «выкл». Света нет.

Один за другим мертвые игровые автоматы пробуждаются: внутри них загораются огни, что-то гудит. Старые флуоресцентные лампы подмигивают, пинбол-машины сбрасывают счетчики до нуля и гремят бамперами. Видеоигры восстают с песней, словно птицы на рассвете, – точнее, они жужжат, скрежещут, попискивают и рычат. Морячок в стеклянном гробу пожимает плечами и хохочет, как чокнутый. Старый «Электрический стул» сыплет искрами, из ушей дергающегося манекена вьется дымок. «Пенни-Фоллз» подталкивает скопище вышедших из обращения монеток к обрыву.

Энья продвигается по игровому залу, держа мечи в позиции гэдан-но-камаэ. Вокруг нее на экранах вспыхивают видеовзрывы, светящиеся красным торпеды мчатся к целям, вращаются колеса фортуны и галопируют пластиковые лошадки.

Она что-то замечает.

За одним из автоматов. Энья поворачивается к нему лицом. И опять едва успевает заметить что-то низенькое, суетливое, бегущее. Какое-то резкое движение. Она вскрикивает, потирает правую лодыжку. Боль, словно от удара хлыстом или сигаретного ожога. На мгновение она отчетливо видит его на вершине другого игрового автомата: маленький светящийся неоновый гремлин. Надо же, вылитый архетип «космический бандит». Она рубит катаной, но тварь исчезает. Она морщится. Укол в шею. Второй неоновый бандит сидит на корточках на автомате «Телетеннис» и плюется в нее электрическими зарядами. Она едва успевает отбить атаку мечом-тати.

– То-о!

Существо прыгает, но чересчур медленно. Взмах катаны – и оно превращается в облачко флуоресценции, розовой, словно пена для ванны. Внезапно оказывается, что тварей десятки, расселись в выгодных местах и плюются крошечными молниями. Слишком много, чтобы парировать каждый удар; ожоги и вонь паленой плоти, горелой ткани. Энья отступает, они не отстают, прыгая с автомата на автомат. Она видит, как очередной неоновый бандит отрывается от экрана, уничтожает его, но это все равно что рубить мечом ос. Их чересчур много. Она прячется за автоматом «Астро-танк 2000». Смердит горелой проводкой, воняет озоном – автомат принял удар на себя. Смеющийся морячок в стеклянном гробу злобно косится на Энью. Его хохот обрывается. Башка поворачивается в ее сторону.

– Держу пари, ты никогда раньше не встречала такого, как я, – говорит тварь.

Тембр и интонация у морячка – как у Микки-Мауса. Неоновый бандит спрыгивает на голову Энье, выпускает заряд. Энья взвизгивает, ругается. Тати вылетает у нее из рук, скользит по драному линолеуму. Она посасывает ожог на левой ладони. Бандит опять сигает в атаку и в прыжке натыкается на катану.

– Как тебе такая игра, дорогуша? Этот автомат может дать сдачи. Волнующий эффект присутствия, не так ли? – говорит мателот [172] Микки-Мауса. – Скажи-ка, красотка, каково это – для разнообразия оказаться той стороной, которую бьют?

– Обойдемся без клише, – говорит Энья и перекатывается ближе к мечу. Как она и надеялась, толстая парка защищает от молний, которые сыплются дождем. Она находит новое укрытие, когда волна неоновых бандитов захлестывает «Астро-танк 2000». Смеющийся морячок поворачивает голову ей вслед.

– Кумулятивный эффект, – говорит он. – Тебе не кажется, что это довольно мило? Моя собственная маленькая армия фагусов. Да, они не слишком прочные, но в количественном отношении компенсируют индивидуальную недолговечность.

Энья поднимает катану, собираясь разбить стеклянный корпус и уничтожить его обитателя.

– Я бы не стал тратить время, – советует морячок. – Я же маленький Мистер Вездесущий! Люблю себя называть Призраком-в-машине. Я фейри видеотерминалов. Сегодня видеоигры, завтра банковские сети, на следующей неделе – оборонные системы. Мечтать не вредно!

– Мне не верится, – говорит Энья, вырываясь из укрытия и начиная сверкающий танец стали и электричества, – что в Мигмусе нашлось воспоминание, подобное тебе!

Она пятится к стене, пытаясь пробиться к раздвижным дверям. У нее появилась идея.

– Ох, ну о чем ты говоришь. – Физиономия морячка проступает на экране «Астероида». – Каждое поколение порождает собственные мифы, богов и демонов, бесов и духов-хранителей. Я всего лишь ответ на коллективный бессознательный запрос современности. Впрочем, красотка, ты когда-нибудь задумывалась всерьез о том, что существа из