Король утра, королева дня - Йен Макдональд

Эллиот прерывает воспроизведение, щелкает переключателем на микшерной панели.

– Скажи еще раз.

– «Я могу такое полюбить»?

И он пропускает фразу через машину, и фраза возвращается к Энье преображенной в стон, вырвавшийся из самого сердца исполнительницы госпела.

– Мне нравится работать с подслушанными звуками. В этом смысле я аскет. Ты в курсе, что ремикс – доминирующее культурное явление последних двух десятилетий XX века? Это культурное явление, которое стало возможным только в последние двадцать лет – Уильям Берроуз и дадаизм не в счет, – а еще это единственное культурное явление, которое полностью соответствует технологическому духу эпохи. Ремикс стал возможен лишь благодаря технологии.

Вдумайся. Ты слушаешь радио, идешь в клуб, покупаешь диск, видишь рекламу в метро – и что ты слышишь? Музыкальные ремиксы. Ты читаешь книгу, смотришь кино или ящик – и что ты видишь? Все те же сюжетные линии, персонажи, мотивации и отношения, которые бесконечно миксуют. Ты покупаешь финтифлюшки для дома, чтобы он выглядел миленько, красиво, да? И что в итоге? Ремикс на викторианскую тему. Эдвардианскую. Ар-деко. Ты давно за одеждой в магазин ходила? Что в этом году модно? То же самое, что пять, десять, пятнадцать лет назад, только в виде ремикса.

– Я так и думала, что старые шмотки не надо было выкидывать, – говорит Энья, но Эллиот уже оседлал любимого конька, а люди не смеются, когда мчат во весь опор. Они ни о чем не думают, кроме того, что подсказывает им муза. Это одновременно пугающее и воистину прекрасное зрелище. Все равно что наблюдать за чужим сексом.

– Даже наша нация, история, прошлое подвержены влиянию ремиксовой культуры: ты заметила, как мы превращаемся в парк аттракционов с национальным колоритом, как меняем свою национальную идентичность сообразно тому, что другие нации думают о нашей культуре? В школах нашим детям преподают историю, переделанную в соответствии с тем, на чем XX век в очередной раз зациклился. Зеленая история – ну что за фигня? В России так происходит каждый раз, когда у них меняется политический климат. Ремикс. Все – ремикс. Разобрать, проанализировать, отредактировать, снова собрать. Вот чем я хочу заниматься. Превратить реальность в даб [167]: предельный ремикс. Я хочу выйти на улицу и создавать музыку из подслушанных звуков. Уличные музыканты, оркестры Армии спасения, хлопки автомобильных глушителей, полицейские сирены, вопли отшлепанных детей; у меня тут оцифрованы всевозможные виды голосов улицы. В конце концов я хотел бы создать полную звуковую карту всего города. Вообрази, каково будет свести все на одну мастер-ленту? Это позволило бы познать весь город сразу. Видела стереосистему на моем велосипеде? – Энья видела и решила, что хочет себе такую же; ей нравится идея бомбардировать пешеходов и автомобилистов «Травиатой» или «Страстями по Матфею» Баха из микроколонок, вмонтированных в руль, даже если придется придумать, как обезопасить колонки, «Уолкперсон» и прочее на тот отрезок времени, пока она доставляет заказ. Это ведь улица, могут стырить. – Меня вечно спрашивают: «Эй, Эллиот, почему из твоей звуковой системы не слышно музыки?» А я им объясняю, что моя система собирает звуки, а не разбрасывается ими. Я составляю карту города с помощью кассетника, определяю каждую улицу по ее звукам и голосам. Кое-что из самого ценного материала я подобрал случайно. Хочешь услышать, как звучит твой собственный город?

Подслушанные звуки.

Уличный проповедник, провозглашающий ненависть во имя любви: «Вы все попадете в ад, все до единого. Воздаяние за грех – смерть! Воздаяние за грех – смерть! Вы должны переродиться! Вы должны переродиться!»

Ссора влюбленных: она обвиняет; он защищается, переходит от обороны к атаке; она, преодолев секундную растерянность, отвечает контратакой; он собирает силы для контр-контратаки.

Разговор двух тринадцатилетних девочек, замысловатый и совершенно банальный обмен согласованными намеками, темами и отсылками, абсолютно непонятными для тех, кто находится за пределами их круга общения.

Монолог пьяницы, спроецированный на внутреннюю часть его черепа в режиме «Техниколор» в Cinéma Nostalgique [168]: фильм посвящен встрече с призрачным полицейским.

Набирающие силу ругательства и проклятия бизнесмена, ждущего увлекшуюся шопингом жену; а потом, после ее долгожданного появления, его же сногсшибательное лицемерие: как-рад-что-ты-хорошо-провела-время-дорогая.

Чокнутая гостья из страны безумия читает наизусть страницы из телефонного справочника с интонациями пророчицы-истерички.

– Это только начало, – говорит Эллиот. – У меня есть грандиозная мечта о ремиксе реальности: понимаешь, нужна такая компьютерная программа, которая будет постоянно сканировать телеканалы, радио и прочие волны по всему миру, воровать сэмплы, а потом микшировать их в сгенерированные подпрограммой ритм-треки. Я использую много сгенерированных компьютером треков; большая часть танцевальной музыки на семьдесят-восемьдесят процентов компьютерная. Что я хочу сделать, так это полностью убрать человеческий элемент, чтобы сделать музыку более человечной – понимаешь, да? Мне надо, чтобы возможности компьютера объяли и выразили все разнообразие человеческого бытия. Я хочу уместить реальность на двенадцатидюймовом виниле. Жизнь-как-она-есть, клубный микс. Меня пригласят на вечеринку диджеем, я просто подключу компьютер и выдам им бытие, по пятьсот ватт на колонку. Людям, которые ходят на такие тусовки, танцевальная музыка нужна попросту как способ сбежать от мира, как духовка, в которую они могли бы засунуть свои напичканные экстези головы – ну, ты понимаешь, чтобы дурь и музыка поджарили нейроны. А вот мне танцевальная музыка нужна для исследований. Мне надо, чтобы она была опасной, радикальной. Я хочу, чтобы танец выражал позицию.

– Политическую? – уточняет Энья.

Эллиот смотрит на нее, и становится ясно, что его удовлетворенная муза убралась прочь в свое божественное облако неведения.

– Ты о чем?

Энья врывается в закрытый зал с игровыми автоматами через окно в крыше. Гнилая, облезлая рама поддается ломику с едва слышным скрипом. До пола не так далеко, как опасалась девушка. Красные кроссовки «Рибок» почти не издают звуков. Она тащит однорукого бандита-пенсионера по изрытому оспинами линолеуму и ставит под окном в крыше. Возможно, уходить придется тем же путем. Она не может устоять перед соблазном и тянет автомат за рычаг – в память о всех блестящих монетках, которые сгинули в хромированных глотках в таких же залах ее детства. Механизм заклинило намертво. Три лимона – другого приза не будет.

В приморский городок, укрывшийся от зимы за волнорезами и галечным пляжем, ее привела странная пульсация миф-сознания, словно переменная звезда в нейронном созвездии: временами тусклая и неяркая, почти воображаемая, а временами – фотохимическая вспышка сверхновой посреди закрытых игровых павильонов, киосков с хот-догами и залитых дождем прогулочных набережных. Неустойчивый характер и удаленность от зоны преобладающей активности фагусов обеспечили «переменной звезде» низкий уровень приоритета. Но теперь, поскольку с более интересными вариантами Энья разобралась,