День Благодарения - Илья Витальевич Горячев

желтушными зубами изрядный кусок буррито и с уже набитым ртом прогавкал: – Хороший гринго, послушный.

Второй чиканос заржал во всё горло, но тут же поперхнулся и закашлялся, слёзы выступили из глаз, а куски непрожёванной пищи вывалились изо рта и оставили жирные пятна на его штанах. Он покраснел, пошёл пятнами и уже собрался как следует выругаться, но его отвлёк с визгом затормозивший впритирку с бордюром мотоцикл с коляской.

Олаф споро соскочил с заднего сидения и в два прыжка оказался в метре от латинос. Растерявшиеся чиканос попытались привстать, но тут же тяжело плюхнулись обратно, когда норвежец выхватил из-за пазухи обрез и выразительно повёл им вверх-вниз.

Копошащиеся на тротуаре недоумённо задрали головы, а один из них поднялся в полный рост и принялся деловито отряхивать колени. Они встретились с Олафом глазами:

– Мистер Бёрнс, садитесь в коляску. Мы эвакуируем вас в безопасное место.

Тот кивнул и двинулся, прихрамывая на затёкших ногах, к мотоциклу. Он был абсолютно спокоен. Казалось, что даже не удивлён.

– Эй, старик! – Один из «бронзовокожих» пришёл в себя. – Ты куда это собрался?

Джонатан Бёрнс даже не обернулся. Второй, наконец-то, проглотил своё буррито, ошалело уставился на Олафа и сказал:

– Куда вы его забираете, гринго? Он нашу улицу чистит.

– Больше не чистит, – Олаф оскалил зубы в усмешке, – дальше как-нибудь сами.

Продолжавший надраивать плитку, толстяк крикнул в спину Бёрнсу:

– Вернись, дурак! Тебя же накажут! Из-за тебя мы все пострадаем! Нам всем накинут!

Старый Джонатан в этот момент уже забрался в коляску, и, наконец-то, устроившись там, он стянул ненавистную шапочку со штрих-кодом с головы и зашвырнул её как можно дальше.

– Бегите, дурни! – Бёрнс повернул голову к толстяку и прокричал, обращаясь ко всем сразу: – Пока есть такая возможность. Теряйтесь!..

Толстяк замотал головой и испуганно пополз назад, пока не упёрся задницей в стену здания. Остальные «оранжевые» затравленно сгрудились вокруг него. Никто из них даже не сделал попытки воспользоваться выпавшим шансом.

Чиканос в футболке “Brown Pride” полностью взял себя в руки, подавив первую волну страха и уняв дрожь, и уже спокойным уверенным голосом сказал Олафу:

– Что вы делаете? Его же на самом деле накажут. И вас тоже. Огнестрельное оружие – тягчайшее федеральное преступление.

– А силёнок хватит? – Олаф ткнул себя прикладом в нашивку MG “Outlows” на жилете.

Второй латино поддакнул:

– Принадлежность к Эм-Джи только отягчает…

– Я не с тобой разговариваю, Спиди Гонсалес[102], закройся, – Олаф ткнул в него легонько стволом, – сами кто такие, – он вновь обратился к первому.

– Инспекторы комиссии по гармонизации общественных отношений…

– Я не про это. На самом деле, я спрашиваю, каких цветов?

– «Сыны Ацтлана», – чиканос понуро опустил голову.

Олаф усмехнулся.

– Так и подумал. «Муравьи» посмелее, – он достал из кармана два серебряных доллара и метнул им под ноги, – на текилу вам. Компенсация.

Он задом попятился к мотоциклу, засунул обрез в петлю под жилетом и, запрыгнув на заднее сиденьице, хлопнул Ивана ладонью по спине – мотоцикл резко сорвался с места и исчез за ближайшим поворотом.

Глава 20

Тропа свободы

– Чувствуешь?.. – Ави и Клод прогуливались по бостонскому парку. Густые сумерки уже спустились на аллеи из разлапистых деревьев, давненько не встречавшихся с секатором садовника, а неухоженные, заросшие газоны с пожухлой листвой покрылись вечерней серебристой изморосью.

– Да уж, октябрь. Зябко, – Клод поёжился и плотнее запахнул лёгкую куртку с вязаными рукавами. По парку с завыванием и свистом гулял прохладный бриз с океана, имевший очень неприятное свойство пронимать до костей даже здоровых, закалённых людей.

– Я не об этом, – Ави повёл носом по воздуху, как бы принюхиваясь, – запах.

– Ах да. Большой город и всё такое. – Клод помахал ладонью перед носом. – Воздух пахнет совсем не так, как в сельской Вирджинии.

– Я про другой запах. Более глубокий. Застарелый, въевшийся. Он тут повсюду. Принюхайся и почувствуешь. Это – Страх. – Он с силой вдавил трость в гравий аллеи. – Это их основной инструмент управления. Они коллекционируют страхи, составляют целые альбомы и даже карты страхов. Личные, коллективные, бессознательные. Глубинные и поверхностные. И, не скупясь, их используют… – Несколько десятков шагов сделали в тишине. – Мы очистим Бостон от этого запаха. Я верю в это. – Ави потёр переносицу.

– Мистер Фридман, – Клод беспокойно обернулся, – а вам не опасно так в открытую гулять по Бостону?

– Не опаснее, чем вам, мистер Сантклауд. К тому же в радиусе трёхсот ярдов нет ни одного постороннего. Посмотрите внимательнее вокруг, и увидите знакомые силуэты, – Ави махнул тростью, указывая на тонущие в сумраке фигуры людей, – вон та парочка на соседней аллее, этот тип с собакой, шахматисты на лавочке, вон тот джип с кенгурятником на углу, ну а дроны в воздухе мы в такой темени вряд ли разглядим. Так что наш покой на прогулке в полной безопасности, можете быть спокойны.

– Столько усилий ради одной прогулки? – поднял бровь Клод.

– Не только. Где-то через час с небольшим у нас важная встреча, а пока мы просто гуляем. Не беспокойся, тебе нужно лишь присутствовать, твоя роль – наблюдатель. Ничего серьёзного. Потому давай пока просто наслаждаться прогулкой. Ты знаешь, я не часто выбираюсь в город. Тебе знакома история этого парка?

– Парк Бостон-Коммой. Здесь когда-то выступал с речью Мартин Лютер Кинг, по крайней мере, об этом рассказывали в школе, – Клод немного замялся, – старейший парк в городе… – На этом его скудный запас знаний о Бостон-Коммой был досуха исчерпан.

– Не только в городе, но и в стране. Первым хозяином этой земли, – Ави слегка топнул подошвой ботинка по дорожке, – был колонист Вильям Блэкстоун, но в 1635 году он продал её жителям города Бостона, впрочем, тогда он был весьма невелик. Каждая семья заплатила по 44 шиллинга. Не так уж и мало по тем временам. Земля стала общей и использовалась колонистами, как пастбище. Позднее здесь муштровали ополчение, тут же вешали пиратов и ведьм, а во время оккупации колониального Бостона британскими «красными мундирами» здесь располагался их лагерь. Вон там, – Ави уверенно указал на прогалину, – рос огромный вяз, в тени которого отцы-основатели приняли немало важных решений. Они звали его между собой «дерево свободы», в шутку, конечно же. К сожалению, вяз погиб во время Революции, в 1775 году… В этом парке вся наша история. Он – отражение нашей страны. В детстве я убегал сюда с книгой из домашнего шума и гама, во-он там была моя «полянка». Тогда здесь было много живности – белки, еноты, совы, ежи, даже лисы. Их все подкармливали,