Сергей Лукьяненко - КВАZИ

– Чем угрожают-то? – спросил я.

– Массовым самоубийством, конечно, – ответил Михаил. – Чем они ещё могут угрожать.

– Я боюсь показаться жестоким, – сказал я, – но та ли эта вещь, которой они могут угрожать? В конце концов, окружить этих «Хохотушек-разбойников» кордоном и подождать. Родственников попросить прийти, поговорить с ними. Каждый человек сам решает, что делать со своей жизнью. Не полицейский вопрос!

– Они персонал удерживают у себя, – пояснил Михаил. – Стариков там сотни две. И человеческого персонала – под полсотни. Врачи, медсестры, санитарки, нянечки. В основном женщины. Два охранника.

– Вредное какое старичьё, – согласился я. – Но зачем там нужны мы?

– Почерк не кажется знакомым? – спросил Михаил.

– Есть немного… – Я подумал. – Но с приютом-то было понятнее, приют был нужен как место, где есть лаборатория. Да и боевая сила из такого количества восставших, если бы Виктория решилась на активные действия. А тут что? Даже если все престарелые разом совершат самоубийство – до полноценных, активных восставших им ещё расти и расти. Если полиция или вояки поторопятся, то и заложники не пострадают.

– Это меня и смущает, – сказал Михаил. – Странность этого действия и отсутствие в нём хоть какого-либо смысла для Виктории.

Я вздохнул.

Представил себе Джонни Деппа в образе Джека Воробья (серый цвет кожи ему, кстати, даже шёл, а актёрское дарование после превращения в кваzи только усилилось).

Помимо того что каждому отцу надо хотя бы раз в жизни сходить с сыном в кино, я и сам любил этот бесконечный киносериал.

– Хочешь моё мнение? – спросил я. – Старики валяют дурака сами по себе. Виктория тут ни при чём. Мы едем туда зря.

– Возможно, – согласился Михаил. – Вот только я узнал по своим каналам, что Маркин сорвался в дом престарелых со всей своей бригадой.

Некоторое время мы оба молчали.

– Остановить? – спросил Михаил. – Пока недалеко уехали? Вернёшься к сыну.

– Нет, не стоит, – признал я. – Если Маркин туда едет, то и нам стоит.

Показалось мне или нет, что Михаил приревновал меня к Найду? Кажется, не показалось. Всё же старый мертвяк не был настолько бесчувственным, каким старался казаться…

Михаил включил радио, повёл по сенсорному экрану пальцем, выбирая волну.

– Сам ведь этого хотел, – пробормотал я задумчиво.

– Что? – Рука Михаила застыла.

– Сам хотел радио включить! – сказал я.

Михаил помолчал, потом кивнул, не отрывая взгляда от дороги.

По радио играла какая-то старая песня.

Целым был и был разбитым,Был живым и был убитым,Чистой был водой, был ядом,Был зелёным виноградом…

– Михаил, – спросил я неожиданно для самого себя. – Умирать – страшно?

Кваzи посмотрел на меня. В мёртвых глазах вдруг что-то блеснуло. Что-то почти живое.

– Очень, – мягко сказал он.

– Я так и думал, – вздохнул я.

Пансионат размещался не в лучшем месте. Можно, конечно, поспорить, где в Москве жить хорошо, но Рязанский проспект вряд ли многие отнесут к привлекательным местам. Ко всему ещё и располагался пансионат в двух старых зданиях, отделённых от проспекта чахлым сквериком. И шумно, наверное. И воздух не лучший.

Здания когда-то были либо жилыми домами, либо больничными корпусами. Переоборудовав в пансионат, их соединили стеклянным переходом, к которому пристроили маленький одноэтажный вестибюль.

Сейчас пансионат был оцеплен цепочкой солдат и безопасников в штатском. За оцеплением, как положено, толпился жадный до впечатлений народ. Машины на шоссе тоже притормаживали, водители разглядывали вывешенные в окнах плакаты, некоторые доставали мобильники и фотографировали.

Плакатов было много. Заранее, похоже, рисовали. Часть была на бумаге, часть на картонках, а часть – на белых простынях.

Тексты тоже отличались разнообразием.

«Не хотим умирать в муках!»

«Освободите нас!»

«Мы своё отстрадали!»

«Все будем кваzи!»

«ЭФТАНАЗИЮ!»

Слово «эвтаназия» было написано с ошибкой, но это никого не смущало.

Размахивая удостоверениями, мы прошли через оцепление, при этом я испытал явное дежавю.

Видимо, как и капитан Маркин – тот вначале картинно протёр глаза, красные от недосыпания, потом спросил:

– А где ваша подруга, Симонов?

– На работе, Маркин, – ответил я, стараясь не фиксироваться на «подруге». Ну знает Маркин о нашем романе. Что с того? Ему по службе положено. – Вы же просили помогать, если что, так вот – прибыл.

Маркин усмехнулся:

– Знать бы, кто у кваzи информатор… Не подскажете, Михаил?

– Не понимаю, о чём вы говорите, – пожимая ему руку, сказал кваzи. – Что случилось?

– Старики-разбойники, – мрачно сказал Маркин. – И старушки-веселушки.

– Почему вы думаете, что Виктория в этом замешана?

Маркин мгновение поколебался. Оглянулся, убеждаясь, что рядом никого нет.

– Она мне позвонила. На личный мобильный номер, который никто не знает, кроме жены и детей.

– Это который на две семёрки заканчивается? – спросил Михаил.

– Нет, который на ноль три.

– Не знаю, – признался Михаил. – Позвонила – и что?

– Сказала, что приготовила для нас сюрприз. Что если её не прекратят преследовать, то по Москве таких сюрпризов будут десятки и сотни.

– Могла узнать про бунт и использовать в своих интересах, – предположил я.

– Да, могла бы, – кисло сказал Маркин. – Вот только позвонила она за час до бунта. Тут вроде как всё спокойно было. Я позвонил… и даже послал человека проверить. Тот пришёл, отзвонился мне, что всё в порядке. Вышел из пансионата. И тут началось. Всё явно было заранее обговорено, старики рассредоточили персонал – пошли вызовы в разные палаты, сестры и санитарки разбрелись…

– И старичьё их повязало? – поразился я.

– У них было некоторое количество оружия, – признался Маркин. – В основном пистолеты. Не знаю, может быть, муляжи, или травматика… к счастью, до стрельбы дело не дошло. Персонал связали скотчем и заперли в зале физиотерапии, он в подвале. Из окон повыбрасывали лозунги, принялись звонить журналистам…

В последнем слове было столько неприязни, что будь я журналистом – испугался бы.

– Информация уже прошла?

– На телевидении, слава Богу, всё затормозили. Хотя ругань стоит страшная, директора телеканалов звонят в Кремль, я не знаю, сколько ещё нас смогут прикрывать. А в Сети – да, там уже всё бурлит. «Доведённые до отчаяния нечеловеческими условиями проживания пенсионеры требуют их умертвить…»

– Может, и впрямь так всё плохо было? – спросил я.

Маркин пожал плечами. С какой-то странной неловкостью и вызовом сказал:

– Да не плохо здесь! Обычный пансионат. Не элитный, конечно. Не все мы миллионеры. Но проблем никогда здесь не было. Это же не тюрьма, люди гуляют, навещают родных, к ним дети и внуки приходят… да какое отчаяние, какие ещё нечеловеческие условия! Хороший пансионат. Хороший персонал. Нет, просто кто-то грамотно завёл пенсионеров.

Михаил нахмурился. Я не удержался и спросил то, что уже некоторое время меня волновало:

– Скажи, Михаил, а возможно ли, чтобы кваzи управляли людьми?

– Чушь, – отрезал Михаил.

– Ты уверен? Если Виктория такая сильная в управлении восставшими…

– Нет, нет, нет, – с напором повторил Михаил. – Не надо придумывать нам сверхспособности, которых нет. Мы и с имеющимися-то проблем нахлебались… Маркин, сама Виктория – там?

– Да кто же знает!

Из одного из окон высунулся седовласый, но крепкий старикан. Зорко оглядел окрестности. Помахал рукой людям за оцеплением, что-то неразборчиво крикнул и принялся вывешивать новый лозунг: «#free_quazi».

Толпа поддержала старика разноголосым гулом. Никто ничего толком не понимал, но всем было интересно.

– Они ведут трансляцию в твиттере, инстаграмме, фэйсбуке… – печально сказал Маркин. – Даже в каких-то экзотических социалках времён своей молодости. Лайвджорнал какой-то…

– Требования? – уточнил Михаил.

Маркин явно смирился с тем, что приходится делиться информацией. Может быть, ему просто хотелось выговориться.

– Полная чушь. Требуют принять закон об эвтаназии.

– Допустим, – кивнул Михаил. – А что… сами-то?

– Говорят, что сами боятся или не могут по религиозным соображениям.

Несмотря на всё безумие и трагизм происходящего, я едва не поперхнулся от смеха.

– По религиозным? Значит, стать живым покойником им вера не мешает, заложников брать – тоже, а вот самоубийство совершить…

Маркин мрачно посмотрел на меня, я задавил смешок.