Король утра, королева дня - Йен Макдональд

о ней рассказывают странную историю – дескать, ее забрали в Страну фейри в облаке красного тумана; а ее дитя – наполовину фейри и потому было изгнано, оставлено на пороге миссис О’Кэролан, как подменыш. Полная ерунда, разумеется, – вы же знаете, как в деревне любят сплетни, – и я такое в своем приходе не поощряю, но все равно многие из моей паствы верят в эту историю.

Утром в отеле бармен, наливая виски, прочитал мне небольшую лекцию по местной истории – сведения сыпались из него, как из рога изобилия. Невероятная байка о пропавшей девушке и облаке красного тумана была ему хорошо знакома – он даже предоставил список достойных доверия свидетелей этого происшествия. Я отказался от идеи опросить их. Также от бармена я узнал, что Крагдарру продали майору Рональду Костелло, который командовал стрелками в Северо-западной пограничной провинции, звался истинным сахибом, сделался в некотором роде местной знаменитостью этих краев из-за горничной-индуски и пони для игры в поло, а в конце концов покрыл себя позором, потому что в Войне за независимость словом и делом помогал «черно-пегим». За предательство он получил пулю от ИРА в осаде поместья и последовавшей перестрелке, по итогам которых от Крагдарры остался обугленный остов. Вооружившись походным биноклем для наблюдения за птицами и швейцарской тростью для ходьбы по горам, я сел в машину. Припарковался у старых ворот, проскользнул между ржавыми створками и пошел по подъездной дорожке к бывшему особняку. Невзирая на классическое для поздней весны бодрящее утро, меня охватила сильнейшая меланхолия. Территория поместья вернулась в свое первозданное состояние. Рододендроны и кустарники буйно разрослись, лужайка превратилась в настоящие джунгли. Я не мог избавиться от ощущения, что это леса подбираются со всех сторон, отвоевывая былые владения. ИРА потрудилась над домом с нехарактерным старанием: не было ни крыши, ни окон; штукатурка отваливалась слоями от обожженных, почерневших стен; на фоне неба четко вырисовывались дымоходы; меня окружали пепел, развалины, заросли ежевики и тление. От жизней и судеб, что разворачивались в этих стенах и изящных садах, ничто не уцелело – даже обгоревшего кусочка бахромы шелкового зонтика не осталось. Я узрел в этом печальную аллегорию сотворенной нами Ирландии.

Покинув тоскливые руины большого дома, я через перелаз в конце рододендроновой аллеи попал в Брайдстоунский лес. Двадцать лет могут охватить жизнь и смерть даже такого великого поместья, как Крагдарра, но для леса это все равно что день вчерашний, если процитировать гимн [69]. Вдоль опушки нашлись следы робких попыток заняться сельским хозяйством – несколько распиленных бревен, отсырелые горки опилок, неуклюжее подобие посадки на пень, – но дальше я шел по лесу, которого не касалась рука человека. Как и повсюду в диких землях, пустошах, казалось, что некий колоссальный и примитивный разум притаился в каждой веточке, листочке, побеге папоротника и весеннем цветке. Однако было еще одно сверхъестественное ощущение, исключительное свойство Брайдстоунского леса: как будто за тобой наблюдают. Я вспомнил о предупреждении бармена в «Линкс», когда тот узнал о моих планах. «Люди говорят, там призраки водятся. Ну, сам-то я не заходил так далеко, чтобы проверить, но, уверяю, там все кажется очень странным». И в самом деле. Может, не призраки, и все же нечто определенно тут было.

Путь мой лежал вверх, к главной цели – Невестиному камню. Преодолев несколько сотен ярдов, как мне казалось, в верном направлении, я внезапно обнаружил, что иду по склону не вверх, а вниз. Разобравшись с ориентирами на местности, я двинулся вдоль ручейка куда следовало, сделал небольшой крюк вокруг густых зарослей ежевики и вновь заблудился. Ручей, который должен был остаться слева, звучал справа. Предположив, что случайно повернул лишний раз, я исправил ошибку, продолжил путь и снова оказался возле мертвого дуба, который послужил мне изначальным ориентиром.

Окончательно растерявшись, я сверился с маленьким компасом, встроенным в набалдашник трости, и последовал за стрелкой, не сводя глаз со своих ступней. Примерно через сотню шагов я начал испытывать нарастающее чувство дезориентации – верх и низ, лево и право тревожным образом сместились. Я упорствовал и, продвигаясь вперед, начал осознавать растущее чувство сопротивления, своего рода мышечную инерцию, как будто воздух сгустился. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы преодолеть столько же ярдов. Давление исчезло внезапно. Я чуть не упал от изнеможения. По моим прикидкам, от припаркованного автомобиля я удалился менее чем на четверть мили, но казалось, что я пробежал все десять. Пока я пыхтел и задыхался, как семидесятилетний старик, меня охватила пренеприятнейшая разновидность дезориентации. Я все еще поднимался в гору, но угол подъема как будто увеличивался, пока не возникло ощущение, что я взбираюсь по почти вертикальной стене, поросшей зеленью. Глаза мои свидетельствовали, что лес поднимался плавно, переходя в склон Бен-Балбена; тело же настаивало, что передо мной истинный Маттерхорн!

Цепляясь изо всех сил за каждую доступную опору для рук и ног, я стал замечать птиц: скворцов, сорок, ворон, воронов, тезок-грачей [70] и прочих предвестников дурного. Кроны деревьев почернели от них. Я цеплялся за корни и наблюдал, как стаи прибывают. Словно по команде, они одновременно взлетели и кинулись на меня.

Я помню очень мало – хлопающие крылья, мелькающие желтые клювы, чешуйчатые лапы и острые когти. Помню, как повис на одной руке, ухватившись за что-то, а другой бил своей швейцарской горной палкой, круша полые кости и трепыхающиеся крылья; помню карканье, вопли и шелест перьев. Клювы тянулись к моим рукам, глазам, щекам. Черный вихрь поглотил меня. Я лупил, отбивался палкой, но тщетно! Трава, за которую я цеплялся, порвалась, и я покатился вниз по склону. Деревья, камни, пни, шиповник надвигались на меня. Я чудом не разбился. В конце концов я остановился в зарослях дрока менее чем в десяти футах от мертвого дуба, весь в синяках, царапинах, вымазанный в грязи и лишайнике; в остальном я оказался значительно целее, чем полагается после падения с обрыва высотой четверть мили.

Брайдстоунский лес или дух, который им управлял, не пожелал проникновения кого-то вроде меня. Дрожа от запоздалого шока, я поплелся по кроличьей тропе через опушку леса к Драмклифф-роуд.

Стаканчик французского коньяка в баре отеля помог восстановить силы. От столика у окна было видно птиц, которые все еще кружили над Брайдстоунским лесом на другом берегу залива.

10

Бродягам сопутствовала удача: путешествуя то с сердобольными водителями, то зайцем, они без происшествий добрались ранним вечером до долины реки Бойн и курганов. Шесть тысяч лет легенд и преданий сплелись вокруг мегалитических кладбищ Наута, Даута и Ньюгрейнджа в такой мощный