Кана. В поисках монстра - Роман Романович Кожухаров

натужно округлившись, ноздря начинает ритмично сопеть. На сахарно белую кромку, как из гигантского тюбика, выдавливается чуть-чуть темно-серой массы. Похоже на пузырящуюся соплю. В накрахмаленном свете отливает чернением серебра.

В чернение пусть не рядится! От света в доильне не спрятаться. Тёмно-серая крупная зернь — всамделишное червлёное золото. Новейшие лампы — немецкие, ксеноновые и галогенные, специально для голых, разъятых в операционной. В столичных клиниках нет таких. Есть у него. Не жаль для его господарыни. Избрала его жар-рыба, и теперь он, избранник, раб её и господин. Брань и брение — рана… Резать, резать им выи!..

«Скорее!.. Мать вашу!.. Готовьте!..» — забыв обо всём, сунув скальпель в чью-то подобострастную руку, визжит Дубаларь. Желваки заходили под дряблой, морщинистой кожей. Тут же он рывком припадает к отверстию, подхватывает серо-жемчужные сопли похотливо отвисшей нижней губой. Уже ритуал. Подручные знают, что следом надо подать будет шланг для доения. Но это потом, через миг, когда подобострастные руки совлекут его с рыбы. А сейчас его нёбо, язык покрылись нежным ореховым привкусом. Золото. Сравнится ли что-либо с хересом от huso huso? Ничто, ничто…

Всё равно, что коронку, запылённую нитритом титана, сравнить с настоящей, на восемнадцать двадцатьчетвёртых состоящей из аурума. Подделка, хоть ныкай её под винир, всё одно остаётся подделкой. Для коронки из истинного рыжья не нужны покрова, пусть из лучшего в мире фарфора. Она, как корона, венчает разъятую полость, и даже в сомкнутом хавале сияет во тьме носоглотки, озаряя гортань до кишок. И в работе податливо, позволяет варганить подгон идеально по челюсти, без сколов, прочное и стирается по чуть-чуть, равномерно с родимой эмалью.

Золото жёлто. Не то, чтобы шкала пяти проб долго устраивала Дубаларя. К незыблемости её — сиятельной, птолемеевской — вопросов не возникало даже в намёке, когда Аурел, застыв, словно вошь — в янтаре, в течение двадцати с гаком лет мастырил зубные протезы в Каушанской районной клинике. Но крысюшка шмыгнула, задела сияние хвостиком. Незыблемость ухнула в тартарары, дохнув в обратку зловонным зиянием.

Отрыжкою той запустилось-поехало. В ауреловой головёнке как будто вылупился Аур и сходу давай обмозговывать: дотошно, с въедливостью бормашины, прямо-таки до самых кишок, чьих уже, не разобрать, — ауреловых или ауровых.

Прозревший стремился бежать совковых 583-х масс, им на смену пришедшей турецкой 585-й попсы — если не на изделиях, то хотя бы в мозгу, уготованном рафинированным элитарным исканиям. Белок разбадяживал, варьируя соотношения меди и серебра, без сна и отдыха, ни на что поначалу не отвлекаясь, а после только на тёлок. Химичил со скорлупой, то есть, с добавками, пробовал всё: цинк, никель, кобальт, палладий. Оттенки на выходе гуляли от рассветной розовоперстости до набрякшей ангиной, гландовой красноты, от летуче-блескучей прозелени до синюшности кровоподтёка.

Пробы канули вместе с Союзом, как сияние вырванной фиксы оборачивается дуплом зияния. Караты, принятые у британцев, вползли в потаённые ауреловы думки. Альбион, в прочих вопросах туманный, здесь формулировал ясно и трезво: восемнадцать долей чистого аурума, шесть — сплава меди и серебра, с добавками прочих. В сумме, итого — двадцать четыре карата. Он легировал нагло, доводя до соотношений поровну — 12/12. Когда получилось, пошёл ещё дальше. Удалось…

Последнюю партию в слитках сорокские кэлдэрары заграбастали разом, без лишних базаров. Таборные эксперты, кованными резцами сгрызшие не один пуд рыжья, дали добро. Кузнецы-ювелиры с цыганской звонкой горки партию пытали тут же, на месте, из слитка на выбор, вынув из газовой портативной печурки, катали микронные блинчики, тянули проволоку, сначала с иголку, а потом с нитку. Хором, прицокивая, хвалили товар. Где ж им знать, что в слитках тех соотношение было диаметральное: чистого желтка — 6/24, а 18/24–белок и скорлупа. Это ведь надо суметь исхитриться, чтоб ромал на рыжье развести. Несушки его несутся такими желтками, что разбавлять можно до полнейшего безобразия, и всё сойдёт с рук. Да, он их так и зовёт — несушки.

Да, чёрт возьми, послушание… Рыба с золотцем похожи, дозволяя немало повелительной длани хозяина. Будет больше! Не знают они, с кем связались. Взять хоть вот этого, оплетённого трубопроводами. «Цеаш — це наш!» Угодил прямо в невод. Было ваше, и ам! — стало наше. Дубаларь угождать-то умеет. Дураки пусть идут в президенты. А ему — чтоб быть владыкой речным, чтоб служила ему рыбка золотая, а кандидат был у него на посылках.

Первый блин вышел комом. Надрезы он сделал неправильно. Пошла водянистая кровь. Зашедшись в приступе бешенства, он едва не всадил чёртов скальпель в огромное, чёрное, страшное брюхо. К чёрта матери, после стольких трудов, после этих, длиною в два года, игр на воде, и приманиваний, и приваживаний, и дрессуры. Одним корявым движением!

И ведь руки тряслись и глаза заливало потом. Сам боялся мерзкой громадины. Казалось, оно притворяется. Играючи двинет бочиной, в щепки сомнёт запорную арматуру, схватит рылом свиным, сжуёт рядами острейших зубов.

Но нет. Пусть кусает себя же за хвост! Кнут и пряник рождает покладистых. Господарыня оказалась на редкость труслива и столь же прожорлива. В эти тиски он её и зажал. Дефибрилляторы проникали в самое чрево чудовища. Удавалось ли им добираться до фибр души, и сокрыто ли было какое-либо подобие оных в хтонических рыбьих потёмках?

Вот «Нистрянские сведения» перепечатали, что, согласно новейшим открытиям америкосовских астрофизиков, макрокосм есть извилистая пустота. Согласятся ли с ними коллеги из Косова, виртуозы трансплантологии, познаватели человечьего микрокосма? Потроши и узришь: в средостениях требухи, за каждым извивом кишок скрывается золото.

В изворотливых, словно дворцовый комплекс царя Миноса, лабиринтах дубаларёвых думок вызревал хитроумный, подобно всем прочим созревшим и реализованным, замысел: провести господарыне смотр, если не томографию, то, хотя бы, УЗИ.

Заглянуть ей в нутро. Он уже привычно фиксировал вожделенное содрогание, сглатывание слюны, рефлекторно рождённое предвкушением до срока таимых в рыбкиных недрах находок.

Камень должен быть. Ищи магистериум в почках. А ведь он и отыскивал. Красной тинктурой полезло из потрохов несчастных односельчан. В начале — живых. Их почки, по пути оседая в закрытых частных клиниках Крайовы и Тимишиоары, кровавым пунктиром уходили в сторону Приштины.

А потом черёд дошел до мёртвых. Звериное ли чутьё, дьявольское ли везение? Это всё разговоры в пользу бедных и нищих. Он-то шкурой прознал, что везёт тому, кто везёт. На то он и Аур всемогущий: сам, собственной чуйкой, докопался до тайны.

Мамалыгу селяне пользовали вместо хлеба. Возврат к традиции национальной кухни насадил Дубаларь, задарма раздавая кукурузную крупу нуждающимся землякам. Каша, круто сваренная из генно-модифицированной кукурузы концерна «Монзанто», попадала в кишки земляков,