Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

нам пришли, — вступила отогревшаяся Кира. — Тогда мы думали, что нам конец. А они нас вытащили, завернули в одеяло и повели к вам.

— Да, да, — хрипло подхватил Михаил. — Уж не знаю, как мы будем рассчитываться с вами со всеми за наше спасение.

— Погодите, — усмехнулся Саша. — Для начала переживите все предстоящие морозы, а потом думайте об оплате.

— Мы тоже не знаем, как будем расплачиваться, — Павла этот вопрос взволновал не меньше. — Ни денег, ни работы. Эх, достать бы хоть полкопейки!

— Да замолчите! — прикрикиваю я. — Нашли чем голову забивать! Лучше подумайте, как будете добираться отсюда.

— Теперь-то уж доберемся, — удовлетворенно отзывается Петр. Он уже отодвинулся от огня и смотрится лучше всех.

«Этот точно доберется куда угодно», — думаю я. Но больше всего меня беспокоит Соня. Она еще не отошла от «прогулки», сидит скуксившись на земле между кроватью и печкой, уставившись на пламя. Веня берет миску и выходит. Он зачерпывает с дороги горсть снега, и мы растапливаем его, а потом доводим до кипения и даем Соне отпить. Она пьет, захлебываясь. Потом я передаю миску другим. Гости с жадностью глотают кипящий снег.

— Там еще осталось? — Михаил последним получает остывшую посудину.

— Не волнуйся, сейчас снова поставим, — успокаивает Веня. — Снег-то не кончится.

Он выходил еще раза три, пока наши гости окончательно не прогрелись. Они смогли самостоятельно подняться с насиженных мест. Миша, Кира и Соня завернулись в свою просохшую дерюгу, Петя с Пашей обрядились прутьями, взятыми у нас под кроватью, и все дружной толпой отправились по домам. Метель больше не поднималась, и мы были уверены, что они благополучно доберутся…

В печке догорали последние ветки, и наш дом наполнился жарким дыханием недавних посетителей. Между тем мы истратили на них почти весь хворост, и требовалось срочное пополнение запасов. Поэтому на следующий день Веня отправился в лес. А я — в город, за очередной порцией шитья. Саша остался дома принимать обед, к тому же он неважно себя чувствовал.

Одеяло было готово и не нуждалось в дополнительных лоскутках, и я спросила уважаемых работодателей, нельзя ли получать зарплату в чем-нибудь другом. Они будто ждали моего вопроса и тут же предложили небольшие мотки шерсти по сходному тарифу. До того небольшие, что умещались в сжатом кулаке. Зато они были теплыми, мягкими и разноцветными. Для начала я взяла коричневый, зеленый и рыжий. Дома приспособила две веточки под спицы и приступила к нашему первому свитеру. Естественно, параллельно сшивая казенные материи. Вязать было намного приятнее. Шерсть грела руки, обвиваясь вокруг пальцев. Свитер выходил полосатым. Полоса одного цвета шла, пока не заканчивался моток, тогда я брала следующий оттенок. Потом приносила из города еще. Появились другие цвета: красный, желтый, ультрамариновый, фиолетовый. Мы вместе подбирали наиболее удачные сочетания, напоминающие о лете.

Саша все это время лежал — ему давно уже нездоровилось. Я надела на него свитер, у которого пока не хватало рукавов и ворота, и посоветовала занять чем-нибудь ум.

— Подсчитай наше состояние, — сказала я. — Ты же давно хотел.

И Саша стал считать. Он воспроизвел в своей памяти все эпизоды появления той или иной вещи, ее цену и судьбу, начиная с моего платья. Он учитывал все до последнего гвоздя и еще не использованной спички. Естественно, в список не вошло то, что не имело цены, — ветки, жерди и прочая природа. Он подсчитал и стоимость хлеба, который мы съели за это время. Но застопорился на одеяле. Он не знал, как его учитывать, ведь в копеечном эквиваленте лоскутки не выражались, но ценностью, несомненно, обладали. Я предложила оценить каждый в пять копеек — все-таки это труд, от которого у меня все пальцы исколоты. В общем, два года сшивания двухсот двадцати четырех шерстяных кусочков вполне тянет на одиннадцать рублей двадцать копеек, а двадцать пять полосок свитера — на рубль двадцать пять. Саша их приплюсовал, и в итоге у него получилась потрясающая цифра — сорок три рубля двадцать копеек!

Но зиме ее не предъявишь. У нее свои коэффициенты, до которых наши пока недотягивают. Огонь гаснет слишком быстро, не успевая наполнить дом теплом. Да и спичек осталось мало, всего пятнадцать, а морозам еще нет конца.

Саша стонет. Я натягиваю на его руку еще полрукава. На остальное нужно заработать. Вениамин ходит в город. Я временами шью, еще реже вяжу. Рукав медленно покрывает Сашино предплечье. Вот он подобрался к плечу и остановился, соединившись с основной частью. Мы положили Сашу посередине: Веня — у западной стенки, я — на краю возле печки. Саша такой же горячий. Осталось восемь спичек, а он все не поправляется.

Мы по-прежнему принимаем гостей. Понимая ситуацию, они молча заходят и садятся вдоль стены на пол и, обогревшись немного, так же молча покидают наш дом. Большую часть времени я провожу на кровати, под одеялом, в полной экипировке, не снимая даже ботинки. Слушаю Сашины стоны. Холодно и тоскливо. Порой бросаю взгляд на хрюшку. Паштетная этикетка все еще у меня над головой. В самодовольной и жизнерадостной морде смутно угадываются черты Марины. Такие же прищуренные глазки и поросячья ухмылка. Где она сейчас? Марина, я имею в виду. С хрюшкой, из которой сделали паштет, мы не знакомы.

Веня все время курсирует туда-сюда по каким-то делам и постоянно открывает дверь. Я ворчу, чтобы он оставил ее в покое. Все равно ведь ничего не изменится, только напустит больше холода. Но он не слушает. Собирает остатки моего шитья и несет в город… И долго не возвращается. Я не выдержу, если и с ним что-нибудь случится. Стучат. Прибыла похлебка из обледеневших бидонов. Заглатываю свою порцию и уговариваю Сашу поесть. Но он ничего не хочет и даже не может об этом сказать. Только чувствует, что печка не работает, потому отворачивается от нее обреченно. Суп остыл, и я оставляю все как есть.

Возвращается Вениамин. С целым ворохом сюрпризов. Ну, положим, очередные метры ткани и мотки я ждала, но вот ломоть хлеба я не предполагала так скоро увидеть. А тем более спички. Еще один, доверху наполненный коробок. Откуда? Веня таинственно улыбается.

— Ты устроился? — задаю вопрос. Он отрицательно мотает головой. — Продал что-нибудь?

— Да, — сознается он. — Трикотажные штаны. Сейчас все согреемся, — и Веня берется за печку.

Хлеб «сработал» и в эту зиму. Но еще сильнее подействовал огонь, добытый благодаря Вениным стараниям. Теперь у нас был большой запас практически на всю оставшуюся зиму и начало весны. Саша понемногу выздоравливал. Начал вставать, самостоятельно разжигать печку. Я шила