Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

заднюю часть. Впереди хрупкая девушка с темно-русыми волосами до плеч. Узкая талия обмотана изношенной тряпицей, все остальное оголено и покрыто мурашками. Она дрожит даже под жарким солнцем, которое добросовестно обогревает котлован и всех вокруг.

— Тебя как зовут? — спрашиваю у содрогающейся спины. Стараюсь не толкаться носилками.

— Соня, — тихо отвечает она.

— Ты давно здесь?

— Как появились листья.

— Надо же, я тоже пришла сюда в это время. Только год назад.

Соня оборачивается. Я деликатно отодвигаю носилки на себя.

— А зимой страшно было? — отбросив робость, спрашивает она.

— Терпимо.

И пока мы идем, я раскрываю ей все превратности местной жизни, не забывая между делом сгружать песок. Конечно, говорю я, выжить, не испытав тяжести общественных работ и рысканий по базару, практически невозможно. Хорошо еще, что сейчас такая работа появилась, а то лопату бы она не подняла. Кроме того, здесь есть еще много чего бесплатного: деревья в лесу и вода в реке, солнце, дождь, снег и общение с себе подобными. Что еще? Бесплатная поездка на грузовике и такие же бесплатные шансы на то, чтобы ее избежать. Мои слова Соню постепенно ободряют. Она уже не дрожит и не поскальзывается на ровной протоптанной дороге. Впереди ее ждет первый заработок и бесплатный обед. Больше всего в моем рассказе Соню вдохновила возможность встретить сильного мужчину, чтобы соединить его дом со своим. Потому что спать всю жизнь на одном квадратном метре невыносимо. Как я ее понимаю! Мы спим на четырех и под крышей, но мне и этого мало.

Перенеся, словно ветер, весь песок из грузовиков к котловану, мы наконец получаем отдых и желанные деньги. За мой седьмой коэффициент мне выдают семьдесят копеек, Соне — только двадцать. У нее вообще ничего нет. И Марина тут как тут, у нее шестьдесят.

— Что купишь на эти деньги? Хлеб? — подтруниваю я, но она держится невозмутимо.

— От пустого хлеба только вспухнешь, как на дрожжах. Сейчас добавлю еще шестьдесят копеек и куплю банку свиного паштета.

Свиной паштет — вот это номер! Свинство какое! Забывая даже попрощаться с девушками, я бегу на другой конец площади, где ждет, позвякивая мисками, Саша. Вообще-то он ждет еду, предвкушая приятное времяпрепровождение. Но я выкладываю ему все сразу, ничего не тая.

— Представляешь, у нее шестой, а она покупает свиной паштет.

— У кого? — от моего напора Саша меняется в лице. Из радостного и открытого оно становится непонимающе-беспокойным.

— Свиной паштет. Каково?! А сама работает еле-еле. И еще собирается добавить шестьдесят копеек.

— Да не кричи, я все равно ничего не понимаю, — Саша оглядывается. — К чему собирается добавить?

— При чем тут добавить? Она собирается есть свиной паштет.

— Кто?! — Саша уже сам кричит. Видимо, голодный.

— Маринка.

— Какая Маринка?

— Та, к которой мы ходили, когда искали третьего.

— А, эта… — Саша успокаивается. — Ну и чем она тебя так взволновала?

— У нее новое платье. Длинное, ниже колен, и трикотажное. И при ходьбе юбка все время полощется, и складки идут от талии до самого низа.

— Не завидуй, у тебя скоро тоже такое будет. Обещаю.

— Конечно, будет. Я в этом не сомневаюсь. Мы ведь работаем. А у нее-то на какие шиши? Возле бараков я ее ни разу не видела. Даже песок носилками таскать не умеет. Откуда же у нее деньги на паштет?

— Сколько, говоришь, он стоит? — Саша разжимает кулак. В нем заработанные девяносто копеек и старые пятьдесят.

— Не знаю. Рубль двадцать, судя по тому, что она получила шестьдесят копеек и еще столько же хотела откуда-то достать.

— Прекрасно. У меня рубль сорок. А у тебя сколько?

— Семьдесят, — я тоже разжала кулак.

— Так что же ты молчишь? С этого надо было начинать. А то Марина…

— Просто обидно, — оправдываюсь я. — Выходит, пока я загибалась зимой от холода и голода, она продолжала наслаждаться жизнью.

— Ну не преувеличивай. Как она тебя задела, а? — Саша сощурился. Он уже почти смеялся. — Прямо без ножа зарезала. Да плюнь ты на нее.

Я плюнула. И мы пошли за едой. Постояв возле банок свиного паштета с улыбающейся хрюшкой на этикетке, Саша пришел к выводу, что на сегодня хватит и хлеба с похлебкой, а мясо пусть дожидается следующего раза. Я не сразу согласилась — очень уж хотелось утереть Марине нос. Однако маячивший впереди восьмой номер тоже послужит хорошим ответом. Завтра я предстану перед ней в восьмом, воображала я. В итоге мы купили сандалии — большого размера и более закрытые, мужские. Они и стоили дороже — целых полтора рубля. Десять копеек традиционно пошли на хлеб, а на пятьдесят закупили доски. Встав друг за другом, мы пристроили по паре досок с боков, пятую Саша положил сверху между нами и на нее водрузил тарелку с супом для Вени. И таким сложным и шатким конгломератом мы двинулись к дому.

— Веня! Веня! — кричим мы, но он появляется в предполагаемых дверях с опозданием и немного заспанный. Трет глаза здоровой рукой.

— Тебя не сразу обнаружишь в доме, — с удовлетворением замечает Саша. — Как рука? Прими-ка суп.

— Здорово! Сегодня у нас будет еще одна стена.

Веня снимает миску, а мы заносим в дом нашу поклажу. Пока он ест под навесом, мы с Сашей приколачиваем доски к северной стороне. Последнюю приходится прибивать уже в сумерках. Мы успеваем позвать сторожей до захода солнца. Все делается быстро — беглый осмотр… открытый журнал… новая запись. Присвоение восьмого номера проходит буднично, я бы сказала, в общем порядке. Перед сном мы немного прогулялись по нашему дому, перемеряли сандалии, осмотрели Венину руку и устроились под навесом.

— Ну вот, — подытоживаю я, чтоб уж заснуть спокойно. — Осталось полкрыши и дверь, и дом готов.

Саша качает головой. Снова нет? Опять что-то надумал?

— Сначала будем делать кровать, — заявляет он.

— Какую кровать? — у меня сон как рукой сняло. — Нам что, спать негде?

— Как раз есть где, — ухмыляется Саша. — После дождя луж много, и мы в них спим.

— Если у нас будет полноценная крыша и дверь, дождь сюда не проникнет, — не сдаюсь я. — Веня, а ты что молчишь?

— Что я могу решать с такой рукой? Постараюсь поскорее поправиться. Тогда у нас будет и кровать, и крыша.

Я хочу отвернуться от них, но некуда, один справа, другой слева. Тогда просто закрываю глаза. И уже нет ни крыши, ни дома вообще. Мой ночной мир закрыт со всех сторон, закупорен чернотой. Нет ни одной лазейки для воров, нет даже дырочки между мной и всем остальным миром, через которую можно просунуть