Метка - Элис Бродвей

Тишина всё длится и длится, и я, не в силах подобрать слова, сажусь прямо на пол, упираясь спиной в выставочный шкаф. Последний посетитель ушёл, в зале только мы. Ковер жёсткий, с уродливыми узорами, по которым я вожу указательным пальцем. Забинтованную руку держу на коленях и слушаю, как бьётся в ране моё измученное сердце. Наконец Оскар садится рядом со мной.

– Мама. Она умерла, когда мне было одиннадцать лет. Заболела и умерла. – Он снимает с колена невидимую пылинку. – Мне жаль, что ты потеряла отца.

– Мне жаль, что ты потерял маму, – отвечаю я.

В тишине пролетают минуты. Или секунды. Не уследить.

– Что у тебя с рукой? – спрашивает вдруг Оскар.

– Несчастный случай при мытье посуды.

– О-о, это опасное занятие! От кухонной раковины стоит держаться подальше, – с доброй улыбкой отвечает Оскар.

– Я тебя видела. На площади, на церемонии нанесения знака. – Я резко меняю тему и больше не вожу пальцем по ковру.

– Да? – Голос Оскара звучит совершенно спокойно.

– Тот преступник… это был твой отец? – Ну вот, всё сказано.

Оскар со вздохом устраивается поудобнее – вытягивает ноги, упирается затылком в шкаф и переводит блуждающий взгляд на потолок.

– Я всё думал, заметила ты меня тогда или нет. Я тебя видел там, в задних рядах, и узнал. Отец однажды показал мне тебя на улице.

Странно. Показал меня на улице? Откуда отец Оскара мог меня знать?

– И да, там был мой отец. Отмеченный знаком Забвения на площади. Забытый. Он всё ещё в тюрьме, его до сих пор не выпустили. – Оскар резко бьёт ладонью по полу. – Вот так.

Он умолкает, переводя дыхание, и начинает обводить пальцем узоры на ковре. Его рука подбирается совсем близко к моей.

– Думаю, тебе тоже известно кое-что о забытых, Леора.

Мизинец Оскара щекочет мне пальцы, и я застываю, словно обратившись в глыбу льда.

– Откуда бы мне что-то знать? О чём ты?

– О твоём отце.

– Не понимаю, что ты там себе вообразил… – Старательно запихнув леденящий ужас подальше, я вскакиваю на ноги, едва дыша.

– Не волнуйся так, Леора, ничего страшного, – умиротворяюще говорит Оскар, вставая рядом со мной. – Я ничего не знаю. Просто вижу очевидный ответ на наши вопросы. Книгу твоего отца конфисковали, ты страшно напугана, причина вполне ясна. Признайся мне: твой отец тоже был забытым?

Склонив голову, я прячу лицо в ладонях. Я ничего не сказала, и всё же сказала слишком много. Где-то рядом во тьме слышен шёпот Оскара:

– Мне очень жаль, Леора… Мне очень жаль…

Не открывая лица, рассказываю Оскару, как я увидела папин знак Забвения. Рассказываю всё, ничего не скрывая. Какое удивительное облегчение – наконец-то высказаться. Но это и опасно. Отнимаю наконец ладони от пылающих щёк и заканчиваю признание:

– Мама права: мы видели папину книгу – знака в ней не было. Наверное, его как-то убрали. – При этих словах щека Оскара непроизвольно дёргается, или мне кажется? – Но, если знак не нашли, зачем же конфисковали книгу? Мама говорит, всё будет в порядке, но разве так может быть?

Поднимаю взгляд на Оскара, чувствуя, как по скуле катится слезинка. Оскар вытирает мне щёку рукавом пиджака, и я судорожно пытаюсь дышать глубоко и ровно, чтобы не разрыдаться на месте.

– Леора… – Теперь Оскар отводит взгляд, словно отыскивая нужные слова в неказистых рисунках ковра. – Я должен кое-что тебе рассказать.

– Что? – переспрашиваю я, хлюпнув носом.

Оскар не сводит глаз с ковра, а мне будто кто-то даёт подзатыльник, и всё становится ясно. Как же я раньше не догадалась? По глупости, наверное.

– Давай, Оскар, выкладывай.

Глядя мне прямо в глаза, он произносит:

– Моего отца наказали… ты и так знаешь за что. Он украл лоскут кожи.

Оскар снова умолкает, потирая ладонью лоб. Так и есть. Я знаю каждое слово, которое будет сказано, прежде чем оно прозвучит, и сердце моё замирает от ужаса.

– Та кожа, которую он украл… он украл кожу твоего отца.

Глава двадцать вторая

– Папа, расскажи мне историю, – упрашивала я когда-то. – Расскажи про тебя и маму.

Мама конечно же возражала:

– Хватит, Леора. Ты столько раз это слушала!

Но папа улыбался и, лукаво подмигнув, начинал рассказ:

– Леора, ты слышала о любви с первого взгляда? Ты слышала о принце, который отдаёт своё сердце прекрасной деве, едва увидав её? Ты слышала волшебные сказки и легенды о долгой счастливой жизни после свадьбы?

Я только кивала, восторженно глядя на папу.

– Так вот, в нашей истории не было ничего подобного, – отвечал папа, а мама прятала улыбку.

Они встретились, когда папа переехал в Сейнтстоун. В то время профессия чтеца была очень уважаемой. Это сейчас к маме приходят дети, потерявшие родителей, и просят отыскать семейные тайны в книгах покойных родственников. Или ревнивцы желают прочесть об изменах возлюбленных. Много лет назад мама работала по контракту на правительство, в её обязанности входило чтение всех переселенцев. Мама выясняла, можно ли им верить, достойны ли они стать новыми гражданами города и получить работу. Она составляла отчёты о знаках, рекомендовала, где и кем стоит работать новым гражданам.

Семейное предание гласит, что мама пришла на чтение папиных знаков в здание мэрии. Папа уже ждал назначенной встречи с чтецом в специальной «голой» комнате. Мама рассказывала, что это была самая обыкновенная встреча. Увидев и записав всё необходимое, она рекомендовала зачислить папу обрядчиком, и всё. Но папина версия событий существенно отличалась.

Папа рассказывал, что мама вошла с кипой бумаг в руках, серьёзная и нелюдимая. Ни разу не взглянула ему в лицо, осматривала только рисунки и знаки на теле, не отвечала на папины вопросы и замечания. Мама – истинный профессионал своего дела – не обращала внимания на папины улыбки и лишь читала его знаки, время от времени записывая что-то в блокнот. Потом она попросила папу повернуться, чтобы прочесть знаки на его спине, и в следующее мгновение папа услышал безудержный смех. Мама хохотала и не могла остановиться. По её щекам лились слёзы, она закрывала рот ладонями, но всё смеялась и смеялась. В конце концов в дверь постучали с вопросом, всё ли в порядке. Вошёл другой чтец и, бросив взгляд на папу, умчался прочь, чтобы вернуться через несколько минут с парой трусов, грозно выговаривая папе:

– Незачем раздеваться догола! Как вам такое в голову