Хоррормейкеры - Пол Дж. Тремблей

а может, и кадр за кадром. Чтобы показать, какими мы были и какими стали. Может быть, к концу фильма мы убьем ностальгию как концепт.

– Мне нравится, – говорю я. – Но вы ведь не подавали им эту версию?

– Нет, черт возьми, – смеется Марли. – Но от другой моей идеи студия в безумном восторге.

– От идеи привлечь меня.

– Да. Это именно то, что нужно.

Этот фонтан откровенности одновременно освежает и отталкивает.

– Мечтаю, чтобы меня использовали, прямо-таки жажду, – говорю я как бы в шутку.

– Ну хорошо. Кажется. – Ее улыбка вспыхивает, но тут же исчезает. – Вы не будете играть Глиста до конца. Молодой актер Джейкоб – очень талантливый мальчик, я с нетерпением жду, когда вы познакомитесь, – вернется в финальной сцене с убийством. Ваше участие в ней было бы… неуместным.

– Я согласен, – отвечаю я. Непохоже на искренний тон, лучше бы молчал.

Марли хмурится, понимая, что я не намерен сдерживать слово. Говорит:

– Я за ваше участие, но только до определенного момента. И это не шутка, я отношусь к этому фильму и всему, что с ним связано, очень серьезно.

– Я ценю это. И буду делать или не делать все, что от меня требуется, э-э, делать. Простите за жутко много «делать».

– Очень-очень много. Спасибо вам. – Марли выдыхает, кладет руки на колени и снова улыбается. Обычно эта улыбка означает, что разговор окончен, но она спрашивает:

– У вас есть ко мне вопросы? У меня к вам – целая куча, но они могут подождать.

На фразу «у меня куча вопросов, но они могут подождать» я давно выработал защитную тактику: заранее давать косвенные ответы о том, что произошло на съемках и позже на суде. Знаю, что вы в курсе и что это признаки сильной паранойи, но я ведь могу быть собой?

Но здесь, на заднем дворике нового режиссера, я веду себя нетипично и спрашиваю:

– Как помощник продюсера, могу спросить, каков будет бюджет?

– Вы этого не слышали, но миллионов двадцать – двадцать пять.

– Срань господня! – Если бы я сейчас пил, забрызгал бы водой все.

– Какое точное описание.

– Гребаный Голливуд. Не поймите меня неправильно, снимайте фильм как считаете нужным, главное, мне заплатите. – Я делаю паузу и тихо смеюсь. – Сумма кажется прямо-таки невероятной, учитывая, как мало нам понадобилось, чтобы снять или почти снять первую версию фильма. Если только вы не упоролись по компьютерной графике. Не надо, я плакать буду.

– Я потрачу эти деньги на декорации, поездки в места съемок, актеров – включая нынешнюю труппу, конечно, – и практические эффекты. Снимать мы будем на пленку. А цифровые эффекты я хочу свести к абсолютному минимуму.

Я не знаю, как реагировать. Я не планировал стричь на этом фильме купоны. Марли тем временем продолжает:

– Такой бюджет позволит нам сделать все, как задумывали Валентина и Клео. В том числе снять полную сцену в доме Карсона, как написано в сценарии, а не так, как вы в итоге сняли.

– Валентина никогда в этом не признавалась, – говорю я, – но могу сказать, что она была недовольна компромиссом с перерезанием горла. Надеялась реализовать изначальную задумку, используя свет и гипсовые головы. Даже пошла против своих правил и показала мне раскадровку. Как только я увидел ее, то понял, что они никак не смогут воспроизвести написанное Клео… ну, если не хотят выглядеть полными идиотками.

– Можно признаться? Я тоже боюсь, что наши задумки будут выглядеть по-идиотски. Но хочу попробовать. Я хочу снять этот фильм по многим причинам, в том числе ради этой сцены. Если позволите, нынешний отснятый вариант сцены разочаровывает. Завязка такая невыносимо напряженная, пугающая, не дающая расслабиться ни на секунду. Если смотреть ее в правильных условиях, можно забыть обо всем на свете. Но в итоге сцена убийства скатывается в полный треш. – На мгновение глаза Марли распахиваются, шоры слетают, и вот перед нами восторженная фанатка «Фильма ужасов». Но потом она осознает, что и как сказала, и приходит в ужас. Тянет руки ко рту, чтобы поймать вылетевшие слова, но поздно, поздно.

– Говорите как неформалка. – Я перехожу в наступление, пока она не начала извиняться или пытаться смягчить углы. – Как те суперфанаты, которые доставали на конвенте. – Я улыбаюсь и даю понять, что смеюсь над кем-то другим, а не над ней.

Марли облегченно машет рукой, мол, «сгорел сарай, гори и хата».

– Не сказала бы. Впервые увидев этот эпизод на «Ютубе», я сочла его великолепным, просто влюбилась. Я была им одержима, пересматривала много раз. Но потом, прочитав сценарий, увидела, какой могла бы быть эта сцена, и захотела дать ей достойное воплощение. Сделать законченной. Я до сих пор ее пересматриваю, но только до момента перерезания горла. Даже момент там кажется неправильным.

– Все правильно. Как тонко, однако. В монтажном листе нет прорех по непрерывности повествования, но как будто пара кадров упущена.

– Да, именно так.

– Думаю, Валентина специально все так устроила.

– Это она вам сама сказала?

– Нет. – И я не то чтобы лгу, просто не помню, говорила ли она что-нибудь на эту тему. Так что да, это правда без пары кадров. – Но она все делала целенаправленно. В том числе выложила эту сцену на «Ютуб». Если бы сцена разочаровала Валентину по-настоящему, то не увидела бы свет.

– Возможно. Я, конечно, не знала ее так, как вы, но хороший режиссер порой с гордостью демонстрирует, где недотянул, а где провалился. Думаю, Валентина знала, что после просмотра этих сцен люди будут обсуждать их смысл и достоинства.

– Целью было поделиться с миром идеей фильма, ее фильма, поселить эту идею в головах людей, – добавляю я. – Дать ей право на жизнь, воплотить в полной мере.

– И похоже, сработало, – говорит Марли.

– Еще не до конца. Но я чувствую, что мы близки к этому.

– Ладно. – Она качает головой. – Я хочу спросить про сцену с вечеринкой. Как вы ее снимали? Там же, кажется, никак без подъемного крана.

МОНТАЖНЫЙ ЛИСТ

Пятница. Вы знаете, где сейчас ваши дети?

– Кадр летит по тихим улицам и тротуарам небольшого городка. На телефонных столбах и деревьях, а также на дверях магазина висят плакаты «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Люди ходят за покупками, не обращая на них внимания.

Имя и фотография Глиста в кадр не попадают, а если все-таки возникает такая необходимость, картинку и надпись размывают. Так что мы не можем разглядеть его лица. Безликого проще продавить на что-то ужасное. И бояться его тоже проще.

– Школа. Полицейский стоит у входа в класс. На доске что-то нацарапано, но не видно, что именно. Офицер