Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

сам Город. Это было бы глупой самонадеянностью; Город обосновывался на отшибе и ничем особенным не выделялся от себе подобных. Наверняка имелись карты, на которых он есть, равно как и карты, куда он не успевал попасть; он оборачивался иголкой в стогу, и мы физически не могли перелопатить такое количество атласов, зачастую одних и тех же, но выпущенных в разные годы. Мы пробовали, когда отчаивались, но отказывались от намерения уже к вечеру, когда перед глазами все начинало расплываться, а рука не удерживала увеличительное стекло.

Мы принялись за легенды и сказания народов мира; мы просиживали в книгохранилищах, бросаясь то на один эфемерный след, то на другой. За неимением иного выхода мы исходили из того, что от Города должно было что-то оставаться. Печать таинственности, лежавшая на предмете наших поисков, неизбежно делала его в наших умах экзотическим. И потому наше нетерпеливое внимание понапрасну приковывалось к величественным развалинам; мы сравнивали руины, отыскивая сходство; мы намечали маршруты, которыми следовал воображаемый Город. Но нам ни разу не удалось получить исчерпывающего ответа - ни утвердительного ни отрицательного. Могло быть так, могло быть иначе; города уходили под воду, города заметало песком.

Нас уносило в Микены, построенные Персеем, где жили потомки Даная и пелониды с амифаонидами, переселившимися из Элиды; сей древний город, однако, не трогался с места и был уничтожен в эпоху Персидских войн - возможно, то была ловкая маскировка? Страбон писал, что город бесследно исчез с лица земли, но Павсаний описывал руины, в которые превратилась городская стена со Львиными Воротами; упоминал подземные сокровищницы Атрея и его сыновей, описывал могилы Атрея и Агамемнона. Разочарованные в Микенах, мы обращались к Дору, от которого остались лишь замковые руины; то был древний портовый город на берегу Средиземного моря, обосновавшийся - обосновавшийся? - в долине Шарон. Дор достался колену Асирову по жребию, однако был отдан колену Манассиину; разрушен ассирийцами и заново отстроен - возможно ли? Переходя из рук в руки, он пришел в упадок при Ироде Великом и просуществовал до времен ранней Византийской империи... исчез, не оставив по себе почти ничего... Пометив Дор, мы принимались за Горгиппию - античный город на черноморском побережье, просуществовавший семь веков; довольно быстро мы отказывались от него по той причине, что от Горгиппии осталось слишком много, и даже был создан музей под открытым небом, где все желающие могли убедиться, что винодельни, мастерские, мощеные камнем улицы и саркофаги никуда не исчезли. По той же причине мы вычеркивали Тмутаракань, Иераконполь и Мангазею; ненадолго заинтересовывались Эль-Кабом, культовым центром богини Нехбет, где нас привлекало изобилие гробниц времен Нового Царства, но и там многочисленные руины свидетельствовали о тщете наших надежд.

Мы ни на шаг не приближались к истине, но нам казалось, что мы занимаемся важным и увлекательным делом.

Временами нас охватывало раздражение, потому что от Города было не жарко и не холодно; он ползал себе где-то, этот Агасфер, разросшийся до муравейника; ползал, как заведенный и ослепший, как целеустремленный слизняк, не имеющий цели; строчил себе след, которого не оставалось уже, наверное, на следующий день после того, как он со вздохом покидал стоянку и устремлялся прочь. Мы не понимали, почему он, сколько мы себя помнили, оставался предметом бессмысленных пересудов, почему он хронически вычерчивал свой маршрут на грани яви и сна. Мы сравнивали его с компьютерным червем, который ползает и стрижет себе пищу, далеко не всегда причиняя очевидный ущерб, и степень вреда осознается лишь по прошествии немалого времени. Ходячий Город не разносил заразу, хотя были некоторые, с готовностью приписывавшие ему эту особенность. Скорее всего, он не был и прибежищем злонамеренных изгоев, хотя находились головы, которые с готовностью приписывали ему предназначение к укрывательству преступников, безумцев, инородцев, мутантов и пришельцев. У нас не было ничего в подтверждение этих гипотез, помимо тайного желания, чтобы они оказались правдой."

Ассистент, утомленный бесконечным рассказом, зевал. Его звали Дандер. Если это не было именем, то наверняка служило ему фамилией, мужественной и лаконичной.

- На что нам Город? - он спрашивал в сотый раз.

Мента Пиперита уклонялась от прямого ответа. Дандеру не полагалось знать конечной цели экспедиции, а Географическое Общество было не совсем Географическим Обществом.

3

Маат устроил себе выездную сессию, он вышел в свет.

Это был редкий день.

Он оделся в липкий свитер, сплошь обросший клоками свалявшейся шерсти; он надел брезентовые штаны, заранее заправленные в шерстяные носки и резиновые сапоги: у Маата отчаянно мерзли ноги. Он предпочел бы валенки, но сезон был не тот, и в валенках он слишком бы выделялся из массы, а этого он не любил пуще всего на свете. Пригладил патлы, положил поверх них плоскую кепочку. Надел очки с переломанной дужкой, которая была скреплена фиолетовой ниточкой. Закончил брезентовой курткой, и сразу стал похож на рыбака - грязного, но не прямо с рыбалки. Таким еще можно бродить по городу, такому еще позволительно навещать шалманы и даже музей, не обращая внимания на косые взгляды.

Куртка была с двумя большими накладными карманами. Маат разложил по ним коробки с палочками. Потом взял последний инструмент: латунную гайку на цепочке. Теперь можно было выходить.

На крыльце его встретило погожее утро. Подсолнух поник. Маат задержался: вытянул шланг, уходивший корнями в сортирную яму, включил насос. Напитав растение, он еще немного постоял, рассчитывая маршрут. Он быстро покончил с этим, сделал выбор, и слабо ощерился в улыбке. Зубы у него были сплошь металлические. Проведя по седой щетине тяжелой ладонью, Маат зашагал к калитке. Дорожки не было, ничто не выделялось на участке и за участком, калитка была заперта на бесполезный крючок. Висела тряпка, которой Маат подтирал за собой недавно, когда занимался не вполне необычным для себя, но все же не очень частым делом: по-настоящему упрощал, то есть творил простое из сложного. Эта процедура всегда требовала тщательной подготовки и плохо удавалась ночью за недостатком материала; приходилось действовать при солнце, искать, намечать, выслеживать, преследовать. Но ему нравилось. Не до самозабвения, нет, просто было приятно. Выйдя за калитку, Маат присмотрелся к кладбищу. Самое подходящее место, но ночами пустынное. Как знать? Надо попробовать покараулить - возможно, что он и здесь застанет ночную сложную жизнь. Но это нельзя брать за правило, иначе его быстро возьмут в оборот и запрут, а сложность вокруг будет множиться, а он останется бессильным ей противостоять.

Маат был не одинок; таких, как он, образовался в Городе некоторый избыток, но все они действовали порознь,