Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

об экзотических странах. Возразив Бодунцеву, он принялся вполголоса напевать, грациозно раскачиваясь всем корпусом - пластичный, мелодичный, круглолицый и маленького роста.

- Вот и поговорили, - хрюкнул Осип Олифант.

Назревала острая дискуссия, но в этот момент Фанни Гусьмо вновь сделалось нехорошо. Она стала шарить в бесчисленных карманах и складках, искала нюхательную соль. Не лучшим образом выглядел и ушибленный Кохельбеккер. Его вырвало на ковер. Собрание возмущенно зашумело.

- Нас кто-то травит! Здесь кто-то есть!

- Я видел негодяя, - подал голос Очагов, сверкая стеклами.

К нему подступил Бодунцев:

- Видели? Что же вы молчите? Где?

Очаков схватился за голову и разинул рот. Очки у него внезапно взорвались и разлетелись колючей пылью. Очаков начал кричать столь пронзительно и тонко, что визг его оставался вне слухового диапазона.

14

- Вот он, вот он!

Ивана Мироновича обуял азарт.

Брованов лежал, оплетенный ремнями и вставленный в ослепительно чистую, снежную трубу. Греммо и Бороздыня расположились в соседней комнате за стеклом. Отстранив рентгенолога, Иван Миронович собственноручно правил томографом. Работать было нелегко. Брованов шевелился, а это искажало картину; когда лежал смирно - вращал глазами, что тоже запрещалось. Перед обследованием Греммо закатил Бороздыне допрос.

- Егорушка, ты говоришь, что этот негодяй распаковывается, как ему вздумается. Там у него шпага или что-то похожее... Меня интересует металл. Он может синтезировать металлическое?

Заспанный Бороздыня поскреб подбородок.

- Не вижу препятствий. По-моему, это легче, чем повториться в миниатюре самому.

- Тогда дело плохо. В томограф нельзя с металлом.

- Давайте попробуем! Разве у нас есть выход?

- Вскрыть черепушку и вынуть, - мрачно ответил Иван Миронович. - И дело с концом.

- Именно что с концом. Мне нужны живые. Оба. Допросить Бенкендорфа.

Заведующий посмотрел поверх очков.

- Сдается мне, что ты, Егорушка, не все мне рассказал.

Бороздыня вздохнул.

- Не все, Иван Миронович. Но не вижу смысла скрывать остального. Я связался с отделом генерала Медовика и запросил все, что есть на клиента. Не на Шуба - Брованова. Есть информация, что это не такая уж и овечка. Есть сведения, что он задумал написать гениальный роман огромной антигосударственной силы.

Ивана Мироновича разобрал смех.

- Так вот в чем дело! Получается, ваш террорист делает доброе дело? Писатель задумал, а Бенкендорф не дает.

- Прискорбное стечение обстоятельств, Иван Миронович. Смешного тут мало.

- Ну, хорошо. Будем плакать.

Греммо решил рискнуть. Если Шуб оснастился металлическими предметами - ему же хуже, и он это знает. Ему придется беречь свое необычное пристанище. Пусть ломает голову Бенкендорф - налаживает экранирование или переходит на дерево.

- Дерево Цвет, - фыркнул заведующий.

И вот Брованов переместился в томограф, а Бороздыня с Иваном Мироновичем открыли охоту. Греммо дожидался, когда террорист допустит оплошность и сунется в область, откуда его получится вынуть. В мозгу есть немые области, мертвые зоны, повреждение которых как будто не сказывается на благополучии пациентов. Придется поторапливаться, но и Шуб-Бенкендорф был несколько скован в движениях. Мозговая ткань не очень похожа на бульвар.

Действительно, террорист зашевелился. Возможно, ему не нравилось сканирование - что-то зачесалось или разболелось.

- Вот он!

Казалось, что сам аппарат увлекся преследованием, втянулся, поднажал и все быстрее нарезал голову Брованова на слои. Греммо похлопал по пульту, воображая его конем. Томограф пощелкивал, готовый вот-вот задымиться.

Бороздыня впился взглядом в снимки. Шуб передвинулся, в этом не было сомнений. Увенчанный цилиндром силуэт застыл в положении, выдававшем намерение карабкаться вверх. Разрешение позволяло видеть подробности: набалдашник трости и булавку в галстуке, сбившемся набок. Брованова начало мелко трясти. Ремни напряглись.

- Это не металл. Это, скорее всего, пластмасса.

- Рука! Следи за рукой, Егорушка!

Бороздыня занервничал, пытаясь разобрать, где рука.

- Он держится за хиазму!

- Иван Миронович, я в анатомии не силен...

Греммо повернул к нему возбужденное лицо:

- Зрительная хиазма, перекрест зрительных нервов. Уперся, сволочь, ладошкой - собирается оттолкнуться! Спасибо тебе, Егорушка! Увлекательное зрелище. Никогда не надеялся дожить до такого...

Заведующий сиял, он получал неподдельное удовольствие.

- Рад угодить, - пробормотал Бороздыня. - Скажите, а сколько времени мы можем следить вот так, в режиме живого времени?

Иван Миронович вновь приковался к снимкам.

- Сколько мне захочется... О, черт! Егорушка, куда он делся?

Бороздыня протер глаза. Срезы множились, однако сейчас он не видел в голове Брованова ничего постороннего. Шуб исчез, и Бороздыня попеременно покрылся мурашками, потом и волдырями. Потеря объекта ставила крест на его будущем. Вдруг его осенило:

- Иван Миронович - не иначе, мерзавец заархивировался. Упаковался. Посмотрите - нет ли косвенных указаний...

- Нет никаких косвенных указаний! - огрызнулся Греммо, настроение которого резко ухудшилось. - Нормальные, здоровые мозги! Извилины творческого человека. Святой Галоперидол - беременные трилогией, не меньше! Как, кстати, называется его роман?

Бороздыня помялся, нехотя выдавил:

- "Дерево Цвет".... Так написано в отрывочных черновиках...

- Что ты говоришь! Чего же ты мне голову морочил?

- Медовик запретил распространяться... Это подрывная литература, пусть и в зародыше...

Иван Миронович гадко выругался.

- Вы, конспираторы, снова обосретесь, доиграетесь до очередной нобелевки... Как по-твоему, Егорушка, должен я знать, бредит мой пациент или нет? Или не должен?

- Но я не придавал значения...

- Я был бы сильно удивлен, если бы придавал... Егорушка, одно дело - болезненные фантазии. Другое дело - сохранение связи с действительностью. Значит, у него задуман такой роман. Тогда очевидно, что некоторая связь сохраняется. Он встраивает происходящее в сюжет, который сочинил в здравом уме и о котором помнит... Улавливаешь разницу?

- Улавливаю, - понурился Бороздыня.

- А теперь террорист улизнул. Что из этого следует?

Бороздыня вдруг отвалил челюсть и громко рыгнул. Иван Миронович зло улыбнулся. Он продолжил с видом человека, мгновенно уверившегося в умственной неполноценности собеседника, о которой подозревал давно:

- Следует то, что сейчас мы возобновим мониторинг. Вынем нашего друга из аппарата. Вернем ему письменные принадлежности. И попытаемся выйти на Шуба через уродов из этого неврологического пантеона. Понаблюдаем за судьбой всех этих... - Греммо щелкнул пальцами. - Болтливых бездельников. В их самочувствии отразится маршрут беглеца. Ты понял или повторить еще раз?

15

Очакова уложили на кушетку. Ипполитова вылущилась из кресла и плавала вокруг, напоминая дредноут. Она подавала невнятные команды, и ей предлагали то стакан воды, то носовой платок с вышитой монограммой, то пилюли от головной боли. Очаков стонал под полотенцем, которым прикрыли глаза. Клод Моторин присел на банкетку.

- Очаков, вы в состоянии говорить?