Паромщик - Джастин Кронин

– Отто, у этого слова может быть куча значений.

– Может. Но я так не думаю. И даже если меня отправят в преисподнюю, я все равно скажу: вы тоже так не думаете. Кто-то из них что-то знает. Может, пока они не догадываются, что знают, и это существует только на уровне ощущений, но зараза быстро распространяется по всему Аннексу. Поговаривают даже о всеобщей забастовке. – Отто умолкает, приваливаясь к спинке стула. – А тут еще Малкольм Беннет с его маловажным… случаем на паромном причале. Одно дело, если Проктор расскажет о нем друзьям по загородному клубу. А вот когда такие разговоры ведутся с обслуживающим персоналом, это совсем другое. И не важно, что’ именно Проктор услышал от отца или думает, что услышал. Уверен, «прибытчиков» это заинтересует ничуть не меньше, чем нас.

– Мы по-прежнему не знаем, произнес ли Малкольм это слово.

– Допускаю, что не произнес. Вопрос в том, можем ли мы рисковать.

Каллиста вновь поворачивается к окну. Какой завораживающий, какой манящий вид! Начало восьмого. Жители Просперы готовятся к вечеру: принимают душ, одеваются, смешивают коктейли и спешат заказать столики в ресторанах.

– Я думала, может, на этот раз…

– Проблема разрешится сама собой? – заканчивает за нее Отто. – Мы оба знаем, что такого не бывает.

Какое-то время они молчат.

– Чуть не забыла. – Каллиста по-прежнему смотрит в окно. – Насколько понимаю, вы заключили новый брачный контракт. Отто, примите мои поздравления.

– Благодарю. Очень любезно с вашей стороны.

– Как я слышала, чудесная девушка. Но учтите, она молода и на нее будут заглядываться. – Прежде чем Отто успевает ответить, Каллиста снова поворачивается к нему. – Благодарю вас, министр. Ценю, что безотлагательно прибыли по моему вызову.

– Если хотите, чтобы я поговорил с нашим другом…

Каллиста жестом останавливает его.

– Это лишнее.

Уинспир смотрит на нее с бесстрастным видом. Затем встает, берет портфель (папку он намеренно оставляет на столе) и кивает:

– Разрешите откланяться, госпожа председатель.

Оставшись одна, Каллиста подходит к стенному бару и наливает себе виски. Уинспир – настоящий сухарь, в его присутствии ей всегда становится тревожно. А от происходящего в Министерстве общественной безопасности делается еще тревожнее. Четкого представления о происходящем нет даже у нее.

Она возвращается за стол, садится и делает несколько глотков. Что у них намечено на вечер? Вероятно, театр или концерт. По вечерам они с мужем редко сидят дома. Наверное, сейчас Джулиан ходит взад-вперед, постоянно глядя на часы и удивляясь, почему она опаздывает.

Негромкий стук в дверь. Вновь появляется секретарша:

– Госпожа председатель, будут ли еще какие-нибудь распоряжения?

Вопрос секретарши возвращает Каллисту к реальности.

– Нет, Саша. На сегодня все. Можете идти.

– Приятного вам вечера, госпожа председатель.

Хорошая девушка эта Саша. Воспитанная, пунктуальная, донельзя сдержанная. Каллиста допивает виски. Телефон стоит рядом и словно ждет, когда она снимет трубку. Черт бы побрал Малкольма Беннета. Черт бы побрал Отто Уинспира. Черт бы побрал Проктора и всех и вся, включая ее работу.

Она знает, как поступить. Нужно лишь решиться на это.

4

– Проктор, дорогой. Я так сочувствую тебе… – Элиза встретила меня в прихожей и сразу бросилась на шею. – Я услышала и сразу вернулась домой. Где ты был? Боже, да ты весь мокрый!

В самом деле, где я был? Такое ощущение, словно события этого дня я помню лишь частично. Помню, как вылез из машины и мгновенно промок. Помню, как дождь изменил город. А потом я шел милю за милей, не зная, куда иду. Тучи рассеялись. Свет солнца был ослепительно-ярким и обжигал мне глаза. В какой-то момент я обнаружил себя… в самом буквальном смысле; не знаю, как меня туда занесло… Я обнаружил себя у ворот Академии раннего обучения. Я стоял, а в мозгу шевелилась мысль: попала ли Кэли сегодня в школу? (И почему это должно меня заботить?) Затем, под вечер, я оказался на берегу, где мы с ней встретились утром. Пейзаж тот же, но освещение поменялось. Солнце теперь стояло у меня за спиной, и моя тень тянулась к воде. Темнеющее море, закатное небо множества оттенков, неподвижный воздух, словно природа затаила дыхание. Барашки волн, накатывающих на влажный песок. «Как по-вашему, что там находится?» Я встал у самой воды и вдруг почувствовал неодолимое желание нырнуть. Я разделся до трусов, оставив промокший костюм на песке, и бросился в волны.

А теперь, когда день необъяснимым образом закончился, я вернулся домой.

– Представляю, какой ужас ты пережил, – сказала Элиза.

– Откуда ты узнала?

Едва успев задать вопрос, я понял, насколько он глуп. Элиза узнала вместе со всеми.

– Услышала от покупательницы. Тогда я еще не знала, что это ты, но потом мне позвонили с твоей работы.

– Звонившего звали Джейсон?

– Кажется, да. Он назвался твоим стажером. Я даже не знала, что ты взял стажера. – Элиза крепче обняла меня. – Главное, ты дома. Представляю, как больно тебе было видеть отца в таком состоянии. Но его хотя бы не провожал чужой человек. Это очень важно.

– Наверное, ты права.

Элиза чуть отодвинулась, и я увидел, что ее глаза блестят от слез. Не надо ли было заплакать и мне, ведь я должен быть растроган тем, что жена так любит меня и стремится утешить в тяжелую минуту? Но мне вовсе не хотелось. Я вообще не чувствовал ничего, кроме жуткой усталости.

– Прости за утренние слова, – сказала Элиза. – Я была так резка с тобой. Проктор, мне хотелось, чтобы ты был счастлив. А потом произошло все это…

– Я на тебя не сержусь. Я тоже вел себя не лучшим образом.

Мы снова обнялись.

– Ты весь промок. Раздевайся.

Пока я раздевался, Элиза наполнила ванну. Только погрузившись в горячую воду, я по-настоящему понял, как сильно продрог, часами расхаживая в мокром костюме и хлюпающих ботинках. Я устал до мозга костей. В ванне я просидел до тех пор, пока вода не начала остывать, а когда выбрался оттуда, произошли три события, не связанные между собой. У меня прояснилось в голове. Элиза приготовила обед. (Мои ноздри уловили запах чеснока в винном соусе.) Я решил уволиться.

Быть паромщиком означало исполнять определенную роль. Наша обязанность – утешать и успокаивать. Мы стоим на страже эмоционального порядка в самые трудные и ответственные моменты жизни ретайров. Шесть часов назад на глазах толпы испуганных очевидцев я едва не задушил охранника. Утратив самоконтроль, я в одно мгновение перечеркнул все свои принципы, опозорился сам и опозорил свою профессию. Задумавшись о последствиях, я пришел к выводу, что меня почти