Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

— короткое проржавевшее кайло, и те к вечеру следовало возвратить владельцу, у которого они были арендованы. Мы лихо начали. Кайло под ударами булыжника легко входило в землю, и две ямы под жерди оформились достаточно быстро. Правда, пришлось потревожить шалаш, а именно разобрать его головную часть, но это нас не особо беспокоило. Главное на сегодня — стена. Вскоре жерди стояли, вкопанные в землю, утрамбованную все тем же булыжником.

Теперь мы достаем гвозди, собранные за лето на дороге. Сначала прибиваем перекладины, поверх них ряд из пяти досок. Мужчины знают, что делают. Работают молча и четко. Я тоже помогаю — придерживаю шалаш, чтоб не рухнул от ударов. Мне тоже дали забить два гвоздя — на левой жерди внизу и на третьей доске вверху. К вечеру стена была готова. Она стояла посреди пустыря, основательная и самодостаточная, словно это была дверь в другой мир, в который мы хотим перейти из этого мира — пустого и остывающего с каждым днем.

Мы выбегали на дорогу и смотрели со стороны, как стоит наша стена, отодвигаясь все дальше и дальше, чтобы определить, с какого расстояния ее уже видно. Так мы дошли до наблюдательной сторожки. Наши сторожа как раз выходили из нее, уже утеплившиеся, в наглухо застегнутых кожаных куртках.

— У нас стена! — возвещаем мы, хотя отсюда ее уже не видать.

— Видим, — отвечают смотрители и натягивают перчатки.

Саша хочет преградить им дорогу, пока они не смылись, оставив нас ни с чем, но они и сами прекрасно просчитывают ситуацию. У одного в руках вдруг оказывается журнал. Он мгновенно раскрывает его, и через минуту вожделенный четвертый индекс — в нашей графе. Александр сдержанно благодарит, я тоже бормочу «спасибо». Мы раскланиваемся, нас поздравляют, мы снова благодарим и наконец расходимся.

Веня ликует. Он первый раз присутствовал на процедуре поднятия коэффициента. Его просто распирает поделиться со всеми своим номером. Знакомые ощущения. Мы с Сашей едва сдерживаем его порывы — нельзя же с каждым встречным делиться им. А Веня уже выбирает, какой у нас будет дом, из тех, что попадаются на пути. Это мне тоже знакомо.

— Нет, только не такой. Интересно, кто его строил? Посмотрите! Весь кособокий и приплюснутый.

— Крыша не по размеру, — отмечает Саша. — Только не вздумай кричать им, какой у тебя индекс.

— А что, это такие интимные сведения?

За разговорами мы добираемся до города, где постепенно сгущаются сумерки и зажигаются фонари. Забросив инструменты их владельцу, который содержит целый склад в небольшом сарайчике, мы устремляемся к баракам. Несмотря на поздний час, жаждем поработать. Однако на новом месте получить работу еще труднее, чем на предыдущем. Мы снова в статусе безработных, хоть и с четвертым коэффициентом. Возвращаемся домой понурые и заваливаемся спать. Стена нависает над головой. Ее тень отпечатывается на шалаше даже в полной темноте. Я лежу, не шелохнувшись. Мужчины по обеим сторонам уже по ту сторону ночи. Пора и мне — утро вечера мудренее…

Как это верно сказано насчет «утра и вечера». Потому что только утром мы поняли, как это мало, убийственно мало — одна метровая стена из досок. Она не спасает ни от осени, ни от зимы, ни от холода, ни от дождя — вообще ни от чего. Пока она является лишь опознавательным знаком того, что мы тут живем. Пока живем. Дело в том, что с утра наше существование снова оказалось под угрозой.

— У меня окоченели ноги.

— Так разотри их руками.

— Рук я тоже не чувствую. Может, меня уже нет.

— Глупости. Я же тебя вижу.

— Да? И как я выгляжу?

— Вполне живенько. Не расстраивайся, я не лучше.

— Все, пора выбираться из этой могилы да топать в город. Где миска?

— Лучше спроси, где город.

По одному мы выползали из дома и принимались разминать конечности. Прыгали, бегали на месте. А потом все дружно уставились на стенку, пытаясь зарядиться от нее положительными эмоциями на день, который обещал быть тяжелым и длинным. Но стенка больше не впечатляла.

— Ничего, мы построим еще, — утешал всех Саша. — Будем постепенно прибавлять по досочке. Не замерзнем. Утеплимся. Выживем.

Мы побрели в город. Добывать «досочки». Хотя я лично предпочла бы утеплиться одеждой. Но Саша сказал, что из тех кусков, которые я заработаю, сварганить ее будет не проблема. А Веня настаивал на одеяле. Это было его бредовой идеей. Так мы подошли к баракам, ни о чем не договорившись. В этот день повезло только Саше. Как всегда, он был самым представительным из нас — высокий, сильный, к тому же в брюках. Он искренне обрадовался возможности разогреться тяжелыми физическими упражнениями. Пока Саша работал, мы с Веней слонялись по рынку, подбирая доски нужной длины. Приглядели штук восемь, но Саша заработал только на пять.

Опустошая миску прокисшего супа, что мы припасли с обеда, Саша рассказывал, что нынешняя работа тоже «не фонтан», что донести груженую лопату до края траншеи стоит недюжинных сил и совсем немного денег, а надсмотрщики так и норовят пнуть для подгона, и ты валишься вместе с лопатой, но тебя снова достают; и так до самого конца, когда тебя, лежащего в земле, перестают различать, а потом громогласно объявляют, что сегодня работал ты из рук вон плохо. Они так всем говорят.

Мы плелись по дороге, навьюченные досками, которым была уготована печальная судьба — валяться возле шалаша, пока не будет все полностью готово для стенки. На следующий день все пришлось начинать сначала. Только в этот раз работу получила я — в пошивочной мастерской, как назвал ее Веня. Наверное, там клюнули на мое платье, понравился покрой. Работодатели, вернее работодательницы, две крупные женщины с навороченными на головах цветастыми платками, указали мне на мое рабочее место среди таких же горе-белошвеек и снабдили нитками и двумя кусками материи, которые требовалось сшить вместе. А иголка уже была при мне.

Работа шла медленно. Я дрожала, как цуцик. Пальцы сковывало холодом, они переставали слушаться. Пробовала завернуться в материю, но она ничуть не грела, к тому же в таком положении ее было неудобно сшивать. Сама работа требовала максимальной сосредоточенности, поскольку производилась в полутьме. Я тыкала иголкой наугад, постоянно попадая в пальцы. И надо было быстро слизывать кровь, чтобы она не оставалась на ткани. Со временем я нашла наконец позицию рук и материи, при которой игла входила преимущественно в последнюю. Постепенно руки примерзали: правая к иголке, левая к ткани. Я стучала по полу ногами, трясла плечами и головой, но ничего не