Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

прикрывали им наши плечи и дремали, съежившись, когда произошло то, что, в общем-то, и должно было произойти.

Выпал снег.

Нас ослепило его сиянием, таким непривычным для здешнего захолустья. Утренний свет, и тот сделался неестественно белым. И пока наше дыхание превращалось внутри шалаша в пар, мы разглядывали открывающуюся за нашими ногами перспективу. Дорога была абсолютно белая и тихая, как во сне. Пара чужих ног в теплых сапогах промелькнула в треугольнике входа, за ней прокатились санки с поклажей.

— Может, сходить в город? — робко предлагает Саша.

— Зачем? — отзываюсь я, не переставая смотреть на дорогу. Ее белизна завораживает, я пытаюсь представить ее грязной, какой она была еще вчера вечером. — Думаешь, в городе нет зимы?

— А ее и здесь нет. Снег — ведь это еще не зима, — с присущим ему оптимизмом заявляет Саша.

— Тогда что же это такое, по-твоему?

— Просто осадки… А то сходили бы, разогрелись немножко.

— Ага, шаги бы посчитали! — злорадно подхватываю я.

— Впору уже считать не шаги, а следы на снегу, — подает голос Веня.

Я пролежала весь день. Ребята пару раз выходили к реке, проверяли, не замерзла ли вода, приносили мне попить в миске, но я ничего не хотела. А к вечеру снег начал таять.

— Смотрите, он тает! — Веня первый заметил прогалины. — Убирайся прочь! Вон отсюда! — он с силой пинал жидкие снеговые кочки ногами. — Быстрее!

Его битва со снегом выглядела забавно. Я даже улыбнулась. С рассветом все было уже чисто, и мы поспешили занять свои рабочие места. В этот день к нашему одеялу прибавилось еще четыре лоскутка, а дом пополнился тремя досками, гвоздями и тем самым булыжником, который раньше приходилось брать в аренду. Мы приколотили две недостающие доски, а третью установили наискось — от правого края шалаша до левой стенки, чтобы, выложив подобным образом последующие, образовать еще одну наклонную стену и крышу одновременно. Но зима прибывала намного быстрее, чем доски. Об одеяле и говорить не приходилось. И хотя Саша клятвенно заверял нас, что снег еще долго не выпадет, он все-таки выпал. Неожиданно и обильно, застав нас врасплох.

Мы сжимаемся в один большой комок, прикрываемся куцым одеяльцем и прислушиваемся, как он падает. Я призываю все свое воображение, пытаясь представить, что лежу в шалаше, одетая в платье и кофту, в сандалиях и под одеялом. Но не могу. Вокруг один пустырь — однородно белый, сквозящий и холодный, в нем похоронены я и моя одежда. Лежу с закрытыми глазами. Мы все лежим с закрытыми глазами, хотя уже давно день.

— Эй, хозяева! — зычный окрик доносится откуда-то из потустороннего мира. Он растворяется в пустыне и становится неслышным. На смену этому возникает другой: — Мы пришли записать за вами пятый индекс.

Я силюсь угадать, в какую сторону унес ветер последние слова.

— Эй, вы там замерзли все, что ли?

Прямо у наших ног появляется голова в добротной меховой шапке-ушанке. Бред какой-то.

Я снова открываю глаза — головы нет. Монотонное бормотание на дороге, хлопнули журналом, кто-то громко пожелал дальнейших успехов, и все стихло. Успехов? Интересно в чем? Меня начинает знобить. Веня уже давно дрожит. Неожиданно раздается глухой стук, и мы все одновременно вздрагиваем и приподнимаем головы. Оказывается, под натиском снега упала неоприходованная доска. Она повалилась прямо на дорогу и тут же начала припорашиваться. Никому не хотелось вылезать из шалаша и водружать ее на место, хотя каждый понимал, что лежит она до первого расторопного прохожего. А ведь это десять копеек… Первым не выдержал, разумеется, Саша.

— Что они там бубнили про пятый номер? — он отнес доску ближе к изголовью.

— Кажется, теперь наш коэффициент 000005, — равнодушно отозвался Веня.

— Так это ж замечательно! Это наш шанс.

И он принялся тормошить нас. Надо признаться, от его тумаков стало немного теплее. Саша не давал нам покоя.

— Двигайтесь давайте! Не расслабляйтесь! Пятый коэффициент! Да теперь мы получим ТАКУЮ работу! Такую!

Он попал мне по носу, и я наконец рассердилась.

— Да ту же самую работу! — ответным ударом я заехала ему в ухо.

Веня тоже подключился. Мы мутузили друг друга до изнеможения. Отдыхали и начинали снова, пока не разогрелись и не уморились окончательно. Теперь можно было выглянуть из шалаша. Снег по-прежнему лежал ровным слоем, его даже стало больше. Никуда не денешься, придется идти на работу.

В городе народу поубавилось. У бараков тоже. С пятым коэффициентом мы быстро оказались при деле. Только надолго ли? С кусками материи я забилась в самый угол, но никак не могла начать шить. Растирала ладони, трясла, стучала костяшками пальцев друг о друга, даже кусала. Но руки напрочь забыли, как это — работать. Иголка выскользнула из пальцев. Я наклонила голову, шаря под ногами. В таком наклонном положении у меня закружилась голова, но я не смела подняться, не найдя свою вещь. Меня начало тошнить, в конце концов я потеряла сознание и рухнула, сильно ударившись лбом о землю…

Должно быть, меня вынесли из барака и положили рядом на снег. Естественно, ничего не заплатив. Так я враз лишилась работы и иголки. Оставалось только потерять дом. Какое-то время я еще была в беспамятстве, а когда очнулась, различила перед собой две склоненные фигуры — Сашу и Веню. Они держали тарелку супа и каждый по две доски и смотрели на меня испуганно. Меня трясут. Я это чувствую, потому что мне больно. Больно прежде всего где-то в связках у рта. Открываю глаза и вижу, как Саша трудится над моими челюстями, раздвигая их, а Веня тонкой струйкой вливает мне в рот холоднющую жижу из миски. Я с усилием делаю глоток. Жижа стекает по горлу внутрь.

— Вот молодец! Сейчас домой пойдем, — Саша вынимает пальцы из моего рта, который по-прежнему открыт, и туда поступает очередная порция похлебки. — Смотри, какие мы досочки купили. Теперь будет еще теплее.

Куда уж теплее! Я смотрю на ребят. Босиком, на снегу, с досками на плечах и ледяным месивом в желудках — как только они выдерживают. Но если они могут, значит, и я должна смочь. Дергаю ногами, чтобы подняться. Мне охотно помогают. Я беру пустую миску. Понесу хоть ее. Мы идем медленно. Быстро никто не в состоянии… Сколько шагов? Плевать сколько, лишь бы все время двигаться… У речки останавливаемся. Надо же, еще сохранились кое-какие примитивные потребности. Уколов от шипов почти не чувствую. Потом подхожу к воде. Я плохо соображаю, что делаю — окунаю руки в ледяную воду и держу, наблюдая, как несколько человек