Паромщик - Джастин Кронин

на Земле: с мужьями (или женами), возлюбленными, коллегами, друзьями. Из этого складывались их прежняя жизнь и особенности личности. А теперь этому противостояло существование в мире снов: события, происходившие с ними там, и их поступки. К каждому пришли непонимание, смятение, чувство, что все перевернулось с ног на голову. Тех, у кого до полета много лет был супруг или возлюбленный, начинало тянуть к совершенно другим людям, либо между ними вставал кто-то третий. Давних друзей вдруг охватывала взаимная ненависть при воспоминании о неблаговидном поступке, совершенном в мире снов. Люди сгорали со стыда, вспоминая, какие ужасы творили. Кое-кто вновь обретал душевное спокойствие, посмеявшись над всем этим и задав себе резонный вопрос: разве человек отвечает за свое поведение во сне? Но таких было мало. Очень и очень многие увязали в выяснении отношений, пытаясь мстить за обиды и унижения, пережитые в мире снов. Нескончаемые споры, разговоры на повышенных тонах, взаимные обвинения. Ревность. Чувство вины. Доходило и до потасовок. Двое колонистов покончили с собой, одного убили. Мы предвидели нечто подобное, но так и не придумали, что делать с этим. Все наши объяснения и заверения в нереальности того, что случилось с людьми в мире снов, попадали в глухие уши. Мы пробудили уже четверть колонистов и всерьез начинали сомневаться, сумеют ли они снова образовать сплоченное сообщество.

А затем произошло нечто странное. Все забыли обо всем.

«Забыли», пожалуй, не самое верное слово. Большинство людей по-прежнему помнили то, что происходило на Проспере, но в условиях лихорадочной подготовки к перемещению на Кэлус события мира снов значили все меньше. Психологически это воспринималось во многом так же, как некогда – отзвуки: мимолетные, на уровне дежавю, воспоминания о событиях прошлого, которые в новой реальности не так уж важны.

Но один пласт воспоминаний колонистов не мерк и не уходил на задний план. Они помнили отношение к себе со стороны инвесторов. Их ненависть была жгучей и даже утробной, как у Антона. Капсулы всех двенадцати тысяч инвесторов, включая Отто и Каллисту, располагались отдельно от капсул колонистов. Мы выставили охрану, перекрыв доступ в ту часть корабля. Стараниями Паппи и Синтии остальные члены руководства не вызвали на себя гнев колонистов. А мне досталось по полной. В памяти этих людей засело, что я – главный виновник их страданий – не покидал купола, передав почти все свои обязанности Квинну, Тие и другим. В любом случае моя работа была окончена. Я доставил колонистов на их новую родину. Остальное уже зависело от них.

Разумеется, были и приятные минуты. Люди радостно воссоединялись, восстанавливали отношения, говорили о том, как будут строить новую жизнь. Накануне отлета на Кэлус ко мне заглянул мой брат Малкольм. К этому времени мы с ним преодолели взаимную неловкость, ведь на Проспере мы были отцом и сыном. Мы даже посмеялись над этим, помня, однако, что здесь есть доля правды. Я всегда видел в Малкольме не столько старшего брата, сколько отца. (С Синтией было по-иному. Я воспринимал ее только как мать и наконец оставил попытки что-либо изменить. Она призналась, что тоже видит во мне сына.)

– Не помешаю? – спросил брат, останавливаясь у порога.

– Все мои важные дела окончены, – улыбаясь, ответил я. – Входи. – Он присел на край койки. Я чувствовал: брата что-то тревожит. – Мэл, в чем дело?

– Думаю, мне пора извиниться, – ответил он, предварительно откашлявшись.

– За что?

– За тот, – он нервно взмахнул рукой, – случай на причале.

– Тебе не за что извиняться. В конце концов у нас все получилось. Если бы не это происшествие, нас бы не было здесь.

– Не совсем так. – Малкольм помолчал, стараясь совладать с собой. – Мы никогда не говорили об этом, но вряд ли я всегда был идеальным отцом для тебя. Наверное, такое признание звучит странно.

– Не более странно, чем все остальное, – ответил я и улыбнулся, желая подбодрить его. – Ты был прекрасным отцом. А все твои недостатки я тебе давно простил.

Малкольм сосредоточенно разглядывал свои руки.

– То, что ты мне сказал перед нашим расставанием на пароме…

– Послушай, Мэл…

– Нет, позволь мне договорить. Я тогда не ответил, а надо было ответить. Правда, мне всегда трудно давались такие признания. Поэтому я говорю только сейчас. Я тоже тебя люблю. – Он поднял глаза на меня. – Вот что я хотел тебе сказать. И еще: я знаю, что́ ты собираешься сделать.

Так, теперь понятно.

– Ты говорил с Квинном.

– Проктор, об этом знают все. Мы начали думать, как отговорить тебя от этой затеи.

– И что вы решили?

– Что я должен пойти к тебе и авторитетно, как старший брат, сказать: «Не вздумай». Но ничего подобного я говорить не стану.

– В чем причина?

– В том, о чем я только что сказал. – Он встал и положил мне руку на плечо. – И последнее. Это наша с Синтией просьба. Если не ошибаюсь, ты ведь капитан этого корабля?

– Директор, но, думаю, это одно и то же.

– Значит, ты, как капитан, не откажешься нас поженить?

Уна нашла среди колонистов священника, и тот написал слова, которые следовало произнести. Мы собрались в куполе. Квинн был шафером (поскольку мне досталась роль священника), Тия – подружкой невесты. Брачная церемония продлилась всего полминуты, после чего мы поздравили счастливую пару, распив одну из последних во вселенной бутылок шампанского.

Об Элизе не было сказано ни слова. Я их понимал.

Момент прощания наступил как-то уж слишком скоро… хотя и с запозданием на сто тридцать семь лет.

Последний шаттл был нагружен и подготовлен к отлету на Кэлус. Мой брат с женой уже улетели, так же как Паппи и остальные колонисты. Местом для поселения избрали поросшую травой равнину на юго-западном побережье континента, у широкой ледниковой реки. Пробы показали, что холодная речная вода отличается чистотой, а река изобилует рыбой; среди прочего в ней водилось нечто вроде угря с белой, острой на вкус плотью.

Я не хотел ступать на борт шаттла, боясь, что не выдержу, и потому прощание происходило в шлюзовом отсеке. Заплаканная Уна обняла меня и долго не отпускала. Далее со мной прощался Джейсон. Он вытянулся по стойке смирно и отсалютовал мне, как морской летчик, которым был когда-то на Земле. Я помнил, как совсем недавно юный Джейсон явился ко мне в своем первом деловом костюме и сверкающих ботинках, как он признался: «Я всегда хотел быть похожим на вас». Трогательное признание, казавшееся еще более трогательным теперь. Любые слова с моей стороны выглядели бы неуместно, и я просто обнял беднягу, окончательно смутив