Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

В математике эмоций имеется готовый – бери да пользуйся – способ, формула определения уровня стресса. Возможно, и прочие состояния разума, моменты человеческого бытия, в математике уже описаны?

Поздним вечером она пришла ко мне снова, за компанию с ветром, взвихрившимся вокруг нее в проеме распахнутой двери. Время близилось к полуночи, ветер был холоден, буен, барометр падал. Надвигалась гроза.

– Захотелось с тобой увидеться, – объяснила она.

Меня охватило сильнейшее возбуждение – от страха и от удовольствия, и я ни за что не сумел бы сказать, какое из чувств сильнее, а вскоре не смог бы и провести между ними границу.

– Прекрасно.

Мы вошли в кухню, я налил ей воды, нетвердым шагом обошел ее кругом, однако когда мы худо-бедно принялись обсуждать всякие пустяки, голос мой зазвучал совершенно спокойно. После многих минут пустой болтовни я крепко, весьма крепко взял ее за руку.

– Идем.

Снова повел я ее за собою в кладовку, по узкой, пахнущей плесенью лестнице на крышу, навстречу ветру, швырнувшему в нас горстью увесистых, крупных дождевых капель.

– Карлос…

– Ничего-ничего! Не страшно!

Свисту ветра сопутствовал запах ненастья – влажной пыли, разогретого солнцем асфальта и электричества в воздухе. Издали, с юга, донесся негромкий рокот громового раската.

– Ливень вот-вот начнется, – снова решилась заметить она, повысив голос, чтобы перекричать ветер.

– Спокойно, – велел я, крепче прежнего стиснув ее ладонь.

Порывы ветра пронизывали одежду насквозь. В груди, мешаясь со страхом и гневом, креп, набирал силу тот самый электризующий душевный подъем, что пробуждает во мне гроза. Стоя лицом к ветру, поднимавшему дыбом волосы, я держал ее за руку и ждал.

– Слушай, – сказал я, – смотри. Почувствуй грозу.

И вот, со временем, сам я почувствовал – нет, не почувствовал, увидел, увидел! – внезапную судорожную вспышку света, молнию.

– Ага, – вслух протянул я, считая в уме.

Гром докатился до нас спустя секунд этак десять. Гроза всего в паре миль…

– Рассказывай, что видишь, – скомандовал я и услышал в собственном голосе нескрываемое оживление.

– Э-э… грозу… грозу с ливнем, – отвечала она, не понимая моего нового расположения духа. – Тучи очень темны, висят низко, но местами среди них видны довольно большие прорехи. Как будто огромные каменные валуны катятся по небу. И молния… вот! Заметил?

Я вздрогнул.

– Молнии я вижу, – с широкой улыбкой пояснил я. – Пусть на зачаточном уровне, но свет от темноты отличу. А еще вижу любые кратковременные вспышки. Как будто солнце включилось и тут же выключилось.

– Да, в своем роде похоже, только свет имеет форму ломаных белых линий, ветвящихся, тянущихся от туч к земле. Наподобие той твоей модели разлета субатомных частиц, смятой проволочной скульптуры, белой, как солнце, на миг вонзающейся в землю, яркой настолько же, насколько гром громок.

Голос ее чуть подрагивал, чуть сбивался на хрипотцу, и в хрипотце этой явственно чувствовалось возбуждение, токами электричества струившееся меж наших рук, из ладони в ладонь, а еще предвкушение, и любопытство, и… даже не знаю, что. Свет… БЛАМ—М! Раскат грома, точно огромный кулак, обрушился прямо на нас, и она вздрогнула, но я только захохотал.

– А это уже совсем рядом! – в испуге воскликнула она. – Мы в самом центре грозы!

Совладать с хохотом я не смог бы, даже если бы захотел.

– Еще! – крикнул я. – Шевелись, шевелись!

И молния, будто по повелению какого-то мистика, заклинателя гроз, рассеяла окружавшую нас темноту.

Пых-БЛАМ—М… пых-БЛАМ—М… пых-БЛАМ—М!!!

– Вниз пора! – завопила Мэри, перекрывая порывы ветра и эхо раскатов грома.

Но я замотал головой вправо-влево, вправо-влево, стиснул ее плечо так, что ей наверняка сделалось больно.

– Нет!!! Все это – мой визуальный мир, понимаешь? Неизменно прекрасный…

Пых-крак-БЛАМ—М.

– Карлос!..

– Нет! Заткнись!

Пых-пых-пых-БУМ—М-М!!!

Гром грохотал, словно пустые бочонки с гору величиной, катящиеся по бетонному полу.

– Мне страшно, – заскулила Мэри, рванувшись прочь.

– Чувствуешь беззащитность, да? – прокричал я под вспышки молний, под натиском ветра, валящего с ног, под струями ливня, хлещущими по крыше, взметая кверху, в озоновую свежесть грозы, запах гудрона. – Чувствуешь, каково беспомощному перед лицом силы, способной стереть его в порошок?

– Да! – в отчаянии откликнулась Мэри меж двумя ударами грома.

– Значит, теперь ты знаешь, каково приходится мне рядом с вами! – во весь голос пояснил я.

БЛАМ! БЛАМ—М!!!

– Будь оно все проклято, – сказал я. Горечь обиды жгла горло не хуже, чем молнии – воздух. – Сидя в парке вон там, на углу, среди пушеров, забулдыг и чокнутых, я знаю: мне ничего не грозит, потому что даже им тронуть слепого совесть не позволяет. А вы!..

Не в силах продолжать, я оттолкнул ее и попятился к двери, запоминая все, что происходит вокруг.

Пых-БЛАМ—М! Пых-БЛАМ—М!

– Карлос…

Руки. Разворачивают кругом.

– Что еще?

– Я вовсе не…

– Хрен там «вовсе не»! Являешься, рассказываешь сказки о Луне, фразы коверкаешь, чертишь всякую чушь, и все только затем, чтоб работу мою украсть… как ты могла?! Как со стыда не сгорела?!

– Я ни при чем, Карлос, я тут ни при чем!

Я стряхнул с плеч ее руки, однако она продолжала – словно плотину прорвало, словно только сейчас, заряженная мощью грозы, она обрела способность говорить:

– Послушай же! – Пых-БЛАМ—М. – Я в том же положении, что и ты. Меня ко всему этому принудили. Выбрали, видимо, из-за кое-каких познаний в математике и напичкали таким количеством имплантатов памяти, что я со счета сбилась!

Казалось, наэлектризованный, хрипловатый тембр ее голоса скребет прямо по нервам.

– Сам знаешь, что можно творить с человеком при помощи имплантатов и наркоты! К примеру, программировать, будто робота. Выполняешь программу, шаг за шагом, все сознаешь, только поделать ничего не можешь.

БЛАМ—М.

– Вот и меня запрограммировали так, что я по команде явилась к тебе и все, что велено, на тебя вывалила. Однако ты знаешь…

БЛАМ—М.

– …старалась изо всех сил. Известные части сознания влиянию не поддаются, и я противилась их махинациям, как могла, неужели ты сам не видишь?

Пых-БЛАМ—М. Шипение горящего воздуха, озон, звон в ушах… А вот эта ударила совсем близко.

– Я приняла ТНПП-50, – продолжала она, слегка успокоившись. – И еще МДМА. Заставила себя нырнуть в аптеку по пути на ту встречу наедине, а чистые рецептурные бланки у меня имелись, с получением проблем не возникло. И когда мы направлялись к Приливному бассейну, была так накачана этим коктейлем, что едва на ногах держалась, но он помог говорить, помог сопротивляться программе.

– Наркотики? – переспросил я, здорово удивленный. (Знаю: Макс Каррадос непременно догадался бы обо всем, но я…)

– Да! – БУМ—М. – Как и при всех следующих встречах. И с каждым разом они действовали все лучше. Но мне следовало делать вид, будто я по-прежнему тебя обрабатываю, чтоб уберечь нас обоих. В последний раз, здесь, наверху…

БУМ—М.

– … ты понимал, что я с тобой, Карлос. Неужели такое, по-твоему, возможно подделать?

Страдальчески хриплые нотки фагота. Басовитые раскаты грома вдали. Вспышки во тьме уже не настолько отчетливы: минуты прозрения подходят к концу.

– Но что им от меня нужно?! – закричал я.

– Блэзингейм полагает, что твоя работа поможет решить проблему источника энергии для компактного корпускулярно-лучевого оружия. Они думают, будто смогут получать энергию из микроизмерений, которые ты изучаешь. Если исходить из того, что мне удалось подслушать.

БЛАМ—М.

– Вот дурачье!

Хотя… пожалуй, определенный смысл в этой идее есть. Правду сказать, до этого я сам почти додумался. Столько энергии…

– Нет, какой же дурак этот Блэзингейм! И его боссы, недоумки из Пентагона…