Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

в горнице усадили. Там ещё пара мёртвых невест сидели пряли из шерсти волчьей, так она села, будто бы интересно ей поглядеть. Те нас не погнали и вовсе вниманием не одарили. Заговорились мы с Горицветою над зеркальцем, велели, чтобы лик наш стал, будто у невесты мёртвой, и мороком этим прикрылись – стали наши одежды с виду платьями чёрными, а ноги босыми. Первый раз я таким заговором пользовалась, а получилось. Видно от того, что несложный он, считай, как глаза отвести. Только с отводом тебя вовсе не видно, а с этим суть не видно, иное зришь.

Вговорили мы друг в друга тайну невесты мёртвой, чтобы стать для мира хоть на чуточку навами. И такая грусть сразу же сердце сковала, воздух весь с тела вышел, похолодели мы, а кровь в кувшинах совсем по-иному запахла, как сладкое что-то да манящее. Зато видно во тьме всё стало без всякого света, поэтому клетку с огоньками мы Анисии оставили. Распрощались с ней – и в сени. Отворили дверь тяжёлую вдвоём, и такой холод внутрь заскочил, что порог инеем обметало. А я не чувствую совсем – мир меня мёртвой считает, а мёртвых холод навий не страшит.

Пошли мы садом. Деревья вокруг, груши да яблони, с чёрною листвою да корою ледяной, кое где и плоды висят, тоже чёрные, виду такого, будто кусишь – помрёшь, не иначе. Несколько нав в саду трудятся, корни кровью поливают, яблоки собирают. Нет у них отдыху, спать мертвякам не надобно, вот и работают денно и нощно. На нас только глянули, и тут же вновь за дело – хорошенько мы уж упрятались, сдалека и не понять, что не служанки. Главное, думаю, чтобы мир хитрость нашу не понял раньше, чем мы в терем вернёмся, а то на холоде этом посреди жути живыми недолго протянем.

Кувшины мы подняли, пошли делово так, будто тут нам самое место, и чудо – никто-то на нас взор не обращает. По пути волков видали, и ещё навов чёрных, как стряпчие, и наву с ушами волчьими и хвостом, она кобылу Тёмнову вела, а за нею собака с черепом вместо головы бежала. Вокруг нас собака покрутилась, к кувшинам тянулась, но нава её окрикнула, а нам кивнула, мол, звиняйте.

Слышим – вой да свист, на него и пошли тропкою садовой, черепами стеленной. И не страшно вроде, привычно даже как-то от навьей тайны в нас.

Яма здоровенная оказалась, будто земля пасть разинула, а в пасти этой клыки по кругу. Наверху волки, навы да всякая другая нечисть. Приглядела я тут и ажину, как Октавий рассказывал, деву с хвостом змеиным (я припомнила, что схожая нечисть и у нас бывает, змеевицами зовутся), и вурдалака, колдуна бывшего (глаза навыкате, волос встрёпан, клыки да когти длиннющие, сгорбленный да бледнее луны), и охотников Тёмновых, про которых мне на кухне рассказали. Все веселятся, ставки делают, по рукам ударяют, музыка играет нескладная. А внизу, в яме этой, бьются другие мертвецы. Мы бочком-то присуседились, глядим: цепь в землю вколочена длиннющая, а на цепи, за ногу схваченный, волк сидит. Только нет у этого волка головы, вместо неё пасть здоровенная, больше, чем шея-то была, а в пасти этой зубья кругом да в три ряда. Человека целиком заглотить сможет, уж точно.

– Безголовец что ли? – сама себя спрашиваю, а мне волк рядом ответствует:

– Ага! Не видали ещё? Чернозубу новенькие голову оттяпали, вот теперь с безголовцем веселье. Да вы поглядите, щас и новеньких против него пустят, а сперва чо Сумир выдумал, гляди-ка, а! Ну затейник.

Получается, думаю, тут с яви пришедшие волки есть, а остальные – уж дважды умершие. Зарубили их лютые наверху, а души оборотничьи в нави снова в шкуры оделись.

Пустили супротив Чернозуба трёх навов, мороженных каких-то, с глазами пустыми, молчаливых, в серых рубахах на голо тело. Думается мне, это те были, что на ледяных кольях в темна-нави страдают, не слуги Тёмновы, люди простые, разбойники и душегубы всякие. Сперва Чернозуб их и не заметил, просто кругом ходил. Ну да, ни глаз, ни ушей у него нету, как он мертвяков заметит. И навы тоже драться не рвались, бродили бесцельно. А потом большой рыжий волк, Сумир, видать, как рявкнул:

– Лей!

И волки прямо в Яму на этих мертвецов по ведру крови плеснули. Вокруг все завыли да завизжали, а навы примороженные встрепенулись, прояснились их глаза да огнём красным загорелись, когти с пальцев полезли, оскалились, кровь с рук слизывают, шипят да рыкают. Но и Чернозуб их тут же приметил, почуял, видно. Бросился он к одному, хвать его пастью и давай глотать, а другие-то двое на него как кинутся. Стали безголовца когтями рвать, зубами в него вцепились. Тот навом давится, кружится, лапами наугад машет. Попал так по другому наву, и вшибло того в стену, словно не озверелый мертвец он, а домовой жалкий.

– А чо, кровь кому? – волк уж Горицвете в кувшин нос суёт.

– Не лезь, не для тебя, мохнатый, – Горицвета волка отталкивает, прямо за морду, без страха, как пса. Тоже ей от навьей тайны всё обыденно стало.

– Жадную замуж никто не возьмёт! – волк рычит, а потом смеётся, а шутка так хороша сталась, что и рядом навы загоготали.

Пока они веселились, схватила я Горицвету – и поближе к краю Ямы проскользнули. Яма глубокая, а лестницы никакой вниз нет. К тому времени Чернозуб уж со всеми навами расправился, на клочки порвал. Тела их скоро землёю стали, а рубахи – тряпьём, и безголовец кучу земли отрыгнул. Не страшась прямо к нему в яму волк спрыгнул, душеньки навьи подобрал и в туесок положил, Чернозуб никак на то не пошевелился, а волк обратно по стене земляной залез, когтями цепляясь.

Огляделись мы, а наших не видать. Стали искать в толпе, да Сумир опять зарычал:

– Тащи сверведа и ворона!

Мы скорее к краю обратно. И правда, с другой стороны кинули в Яму Фёргсварда-волка, а за ним и Октавия. Только тот вороном обратился, чтобы упорхнуть, подбил его стрелою вурдалак-хол, а на стрелу, видать, заклятие наговорил, так как мигом Октавия сшибло, оземь ударило и человеком сделало.

Оба они потрёпанные уж были, но встали рядом против безголовца, Октавий с мечом своим, ничего у него не забрали, а Фёргсвард только с когтями да клыками.

– Справятся, – говорю, а сама ограду костяную что есть силы сжимаю. – Если на них кровью брызнут, так это им сил придаст.

Сумир как