Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

вот как в жаб обращают – интересно. Лазейка в правилах – верх колдовства, душу ему греет. Ему не надо, чтобы никто сбежать не мог. Ему надо, чтобы пытались да провалились. И страдали.

Умолкла Анисия, словно от стольких слов обессилела, я уж её поддерживаю:

– Нам Котяна сказала, что ему в радость, если и бегут. Мол, всё равно покоя не найдут. Мы этим-то и спользуемся.

Так и порешили да пошли невестушку-навушку искать.

Как мы в Яму ходили

Тихонько мы в коридор шмыгнули, идём, огоньками путь освещаем. Запропастились куда-то навушки все, да и живые притихли, ни голоска, ни шороха в почивальнях. И стражи никакой – иди куда хошь.

– А где все-то? – шепчу.

– Навы, наверно, вниз ушли, там же пир. Невесты иль у себя, иль прятаться пытаются. Он любит искать, поэтому никто не охраняет, – Анисия сказывает.

– От нам их потом собирать всех придётся, по всему терему! – Горицвета ахнула.

– Справимся, с нами ещё двое будут, – я всё стараюсь, чтобы голосок мой легко так звучал, верно, а у самой сердце колотится: во тьме шагаем, а мимо то и дело глаза красные мелькнут, лапы волчьи в круг света вступят. Так и кажется, что схватит нас кто-нибудь. И чудится, что кто-то следом шагает, в спину глядит, но как не оглянусь, вроде и нет никого.

Пошли мы сразу к слуговым, мимо кухонь. Оттуда лязг да смех, и кровью пахнет так, что голова кругом. Жаровни там горят, да не простым огнём – голубым, а угли стонут. В свете этом и стряпунов увидали. Навы странные, не волки, не простые мертвецы – кожа чёрная, морды клыкастые, полуволчьи, словно бы оборачивался человек в волка да недообернулся, и хвосты ещё с заду висят. Из одежды на них только передники, кровью изляпанные. Болтают, в котлах варево помешивают, в кувшины разливают.

Страхота, а меня любопытство взяло. Да и кувшины с кровью прихватить же хотели. Горицвета меня дальше тянет, а я на кухню шагаю, кланяюсь:

– Привет вам, стряпуны!

Те умолкли, увидали, что невестушки мы живые, тоже раскланялись. Один и говорит:

– Коли перекусить приметили, велю вам сейчас мяса прислать.

– Человечьего? – Горицвета глаза выкатила.

– А шо, человечьего хотите?! – удивился стряпчий. – Ну, можно. Я кроля вам думал заготовить.

– Не надо нам мяса, мил нелюдь. Вот крови два кувшинчика налей, уж ублажи, – говорю так, будто обычное это дело, чтоб не заподозрил он ничего.

– О, жажда мучит, ну да, – стряпчий радуется.

Дал он нам два кувшина, а я уходить не спешу, думаю, ну раз тут уже, расспрошу хоть быстро:

– Мил нелюдь, а кто ты есть такой? Вроде бы и не волк. Да и на нава обыкновенного не похож.

Тот зад почесал, хвостом вильнул да и говорит:

– Был я просто мертвецом, но готовлю очень хорошо. Вот батюшка Тёмн и взял меня на кухню. А тем слугам, что ему любы, он волчьи части раздаёт: кому уши, кому хвост, может голову даже цельную.

– Раздаёт?

– Ну дык. От худых волков, которые господину не любы, провинились как-то, людям помогали, кровь не пили. Их даже, бывает, с яви приносят охотники Тёмновы. У меня вот хвост от такого, гля.

И хвостом крутит, а остальные стряпуны уважительно так гудят, видать правда вещь в их-то разуменьи хорошая.

Горицвета вздыхает – ну почуяла, что я сейчас ещё вопросы начну.

– Тёмновы охотники тоже волки? Волки волков ловят что ли?

– Ну нет, не цельно. Тёмновы охотники – это лютые бывшие. Но да, морда у них как у нас, волчья немного. Они вообще за людьми охотятся, но могут кого угодно словить.

– Это если лютого мёртвого не сжечь, такое выходит?

– Выходит, – кивает.

Горицвета уже прямо тащит меня, а она сильнее – утянет ведь, а я бы хоть чего напоследок спросить, хоть какие ещё знания ухватить:

– А угольки – невестины души?

Стряпун забеспокоился, головой мотает, видать подумал, что я рассержусь:

– Нет, невестушка, это слёзы Тёмновы.

– Что-то не похож он на горемыку… – Горицвета бубнит.

– Да так зовётся. А вообще они из золянок, глаза их. Не невестины души, не.

Утащила меня-таки Горицвета, даже распрощаться толком со стряпунами-навами не успела.

– Беда вообще, надо скорее Фёргсварда-то высвобождать, пока Тёмн его хвост никому не подарил, – Горицвета так кувшином трясёт, что чуть кровь с него не плещет.

Дошагали до слуговых горниц, и всё будто кто следует за нами. Анисия даже забеспокоилась, заозиралась, и Горицвета с нею. Замерли, подождали – ничего.

– Может, слуга какой прицепился, а мы не видим, – говорю.

– Да больно жутко от слуги такого. Не Тёмн, думаешь? – Горицвета сумневается.

– Он на пиру, Первая-то до сих пор нас не нашла, значит, там ещё. А ты видала, какая она, её только Тёмн и удержит.

– Ужас это, конечно! Так жить никому, даже волку не пожелаешь, это он её веками же мучает, как может! – Горицвета злится. – Развалить бы эти хоромы к чортям степным!

Я только вздыхаю – ну да, посмотришь вот так вблизи, на себе почуешь и совсем не то, что с рассказов знать. С измальства же про темна-навь слушаешь, а страх сердечко не стискивает, не задумываешься, как на самом-то деле это хладосердно.

Тут мы, наконец, поймали невесту мёртвую, Летку нашу. Хоть она и стращала всяким, а, думаю, всё равно её спросим. Как ни крути, судьбу пытаем.

– Летка, постой!

Окружили её, к стеночке прижали, а она глазками бегает, не понимает, в чём беда.

– Летка, – говорю. – Хотим мы на Яму поглядеть, как волки дерутся, а там темень и холод. Не подсобишь ты нам, не дашь тайну свою? А мы тебе чего-нибудь взамен…

Летка сощурилась, довольная:

– А-а-а, бежать хотите!..

– Да мы… – а потом думаю – чего бы и не подыграть, тут уж это дело не редкое. – Попробуем, не ждать же Тёмна в почивальнях. С нами хочешь?

– Э-э-э, нет уж, – смеётся. – Погляжу, как обратно воротитесь, весёленько будет.

– Это ещё в Уложении не писано, – Горицвета подхватывает, будто разозлилась, да взаправду так.

– Обменяемся, может? Ты нам тайну навы, мы тебе – живых.

Облизнулась Летка, подумала малёк да согласилась, дала каждой по тайне своей. А глазки горят так по-крысячи – ну точно скажет, что мы убёгли. Надеяться ток на то можно, что быстренько назад воротимся, а уж волки пусть нас по костяным полям сколько хочется ищут.

От того и ждать не стали долго, как только Летка побежала прочь, тайну Анисии взяли, а её саму