Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

он с волком заодно. Видать, не так я хорошо прятался до того, узнал анаит, что кружу рядом, с колдуном сговорился.

Заклятье нас сперва расцепило, с ног посшибало, а потом запел хол, глубоко так, одним горлом – и сон на меня навалился каменным одеялом.

Проснулся уже в человечьем обличье (видать, дал мне покой-травы колдун понюхать или колдовством меня вернул) от боли жуткой, хол мне руки и ноги верёвкой Хальвардской связал, а она колдовская, золотая, жжёт огнём. А верёвку к гвоздю длинному позолоченному, в землю вбитому, привязал. Порвать попытаешься, гвоздь выдрать или обернуться, без рук останешься, а бежать – без ног, пережжёт. А без ног плоховато бегать.

Хотел тут же заклятье крикнуть, верёвку развязать, а понимаю, что языка у меня нет, золотым мечом срезали.

Гляжу, тут же, но не рядом, в цепи Хальвард закован, рот завязан, чтобы тоже не колдовал. Ему язык оставили, чтоб не помер, с языка знаете, сколько крови, о-о-о.

Мы в шатре каком-то, шкурами вокруг завешено, земля шкурами застелена, тут же травы разные, ножи… такими с медведя шкуру снимают, только серебрёные, с письменами, колдовские.

Тут я и понял, чего не убили нас на месте, видал я такое один раз. Колдун волка словил, посадил его у себя на цепи, да шкуру с него снимал, а после кровью поил, чтобы новая скорее отросла, а у волка только на шкуру сил с той крови и хватало, не сбежать. Так и было у него много шкур волчьих, столько волков, мож, окрест-то не было. А Хальварда, видать, на кровь и приберегли.

Хальвард на меня глядит, зло так, но и с беспокойством – не ждал такого. Я ему глазами делаю так вот, мол, говорил я. А сам думаю, что не выбраться нам. Без лап далеко не убегу, верёвку не снять, у Хальварда рот закрыт, не отзовёт её…

Но и оставаться никак, позор и смерть потом.

Я зубы стиснул, что затрещали, стал гвоздь тянуть. До кости мне пальцы прожгло, но вытянул. Подкатился к Хальварду, мычу ему, на рот его киваю. С одного взгляда понял, чего хочу, не даром на многие охоты вместе ходили. Извернулся, наклонился, голову мне подставил, чтоб рот ему развязать. Руками мне не дотянуться, ну там уже и пальцы не слушались, зубами стал грызть – тоже тяжко, не волчьи. И то ли возню нашу услыхали, то ли время шкуру снимать настало, а слышим – идёт кто-то к шатру.

Понимаю – не успею я его освободить, не перегрызу ткань, а оковы точно не сорву.

Я напрягся и руки дёрнул. Верёвка и так жгла нестерпимо, а тут в плоть врезалась, как нож раскалённый в масло, длани мне отожгло. Светловой помощью или силой Тёмновой не взревел, тут же обернулся и перекусил повязку.

– Освободи, – Хальвард скомандовал.

Верёвка сама собой развязалась, а я давай скорее цепи грызть, да не так-то быстро выходило, а шаги уж совсем рядом, остановился кто-то чуть не на пороге, по-хольски другого зовёт.

– Кусай меня, иначе сгинем, месть не свершим, – тихо Хальвард сказал.

Понял всё.

Я ему в ногу вцепился, крови хлебнул. Сразу сила по мне разлилась и ярость, цепи скусил, и тут же колдун с анаитом явились. У анаита – меч золотой наголо, Хальвардский. Бросился я на колдуна, анаит – на меня, а Хальвард с верёвкой – на анаита, на шею ему верёвку накинул, стал душить.

Только я клыками в руку колдунью впился, тот вскрикнул по-хольски что-то, и зубы мои соскочили. Пытаюсь его укусить – а никак, закрылся от меня заклятием. Но Хальвард быстро сообразил – верёвку с анаитовой шеи на хольскую перекинул.

– Души, – приказал.

У хола дыханье спёрло, не поколдовать, а анаит освободился, сразу обернулся и в Хальварда вцепился, в шею метил, но Хальвард руку успел поставить, кости затрещали. Мне и не оторвать его без рук, что силы есть волка толкнул и обоих повалил туда, где гвоздь золотой лежал. Хальвард его схватил и прямо анаиту в глаз воткнул, заклятье выдохнул:

– Глубже!

Зарычал волк ужаснейше, стал по полу кататься, пытаться гвоздь вырвать – да тот на заклятье крепко сидел. А колдун позади хрипеть перестал, задушился.

– Души чёрного! – прохрипел Хальвард.

А в нос мне запах крови ударил нестерпимый. Поглядел, весь живот анаит Хальварду разорвал. Верёвка же змеёю золотой шею волчью обвила, теперь уж наверняка. Я лапой его придавил, и всё глядел, как шею ему жжёт, покуда не замолк анаит, а волчья голова в сторону не откатилась.

– Теперь всё. Прости, Фёргсвард, меня.

Я ему кивнул только, язык так отрасти и не успел.

– Не затянуть мне эту рану, колдовством только и жив ещё. Не хочу волком становиться, людей губить, хочу доченьку в Светловых садах увидать. А тебе ещё прочь бежать, там люди оружные, толпой с волком ослабшим справятся. Возьми кровь мою, всю до капли, за то, что я тебе причинил. И будь милостив, костёр мне сложи. Я Сване расскажу, как ты отомстил за неё.

Мне бы отказаться, голову под мечи подставить, и уж обоих бы нас сожгли… но дрогнул. Вспомнил, что шкуру тебе обещал…

Ох, Светл-батюшка, прости.

Склонился, давай кровь пить. Хальвард меня по плечу похлопал, да отошёл скоро. А меня такая сила наполнила от крови его, страшная. Длани себе обе на место прирастил, раны золотые схватились, заживать начали, язык отрос. Поднял я Хальварда в одну руку, подхватил пояс с мечом, другой анаита за ногу ухватил – и пошёл.

Взвыл навьим воем, глазами сверкнул – все, кто рядом были оружье побросали, без оглядки прочь кинулись – такой уж страх у человека пред волком…

Хальварду я голову его мечом отсёк. Костёр сложил из шиповника и тёрна, колдовством заставил его жарче гореть. Душу отнёс на перекрёсток, оставил у камня путевого. Шкуру с волка снял, порубил его, бросил чортям на поедение.

Так вот я за Свану отомстил.

Мы сидим, слушаем, у Горицветы слёзы катятся, и даже Октавий вроде прислушался, глазом в нашу сторону косит.

– Вот я думаю, неверно я сделал? И меч, и жизнь у Хальварда себе забрал.

Фёргсвард сидит, полешки в костёр кидает, взгляд тяжёлый. Смотрю, на руках у него шрамы, там, где, видать, руки оторвало.

– Так он же сам сказал! Не каждый волком быть готов, но и не каждый помирать совсем хочет! Сколько ты ещё добрых дел мечом этим свершить сможешь! – Горицвета аж вскочила, Фёргсвард удивленно на неё