Стрекоза - Екатерина Валерьевна Шитова

Смех его осел во мне неприятным, давящим чувством. Я почувствовала боль в спине, между лопатками будто начал расти горб, а зубы заныли, увеличиваясь в размерах. Я потрогала их и ужаснулась тому, как они выпирают изо рта.

– Решила показать зубы, жалкая стрекоза? Не смеши! Ты же ничего не умеешь! Да ты и не стрекоза вовсе, а лишь её тень!

Перед моими глазами поплыли круги. Боль в спине стала невыносимой. Тело налилось чем-то горячим и пульсирующим. Уродец смотрел на меня из-под полуопущенных век, и от этого его взгляд казался презрительным.

– Скоро Айно принесет сюда младенца. А Ваармайя совершит над ним свой обряд. Будет много боли и крика, но эта боль священна и необходима, она нужна Лаайниккену, она нужна мне. Так что просто смирись.

Никко подполз ко мне очень близко – так, что я снова почувствовала его кислый запах. Его выпученные глаза вблизи казались ещё более дикими. Он буравил меня ими, и я ощущала физическую боль то ли от этого тяжёлого взгляда, то ли от его страшных слов. Мне было больно, тяжело, я не понимала, что творится с моим телом. Злость нарастала, кипела внутри, обжигала брызгами.

– Я убью тебя, гнусный урод! Выродок! – закричала я в лицо Никко.

Он отпрянул от меня и прохрипел зло:

– Ты ничего не сможешь сделать! Ты не настоящая стрекоза. Поэтому ты будешь сидеть тут, связанная, и будешь смотреть, как приносят в жертву твое дитя. Потому что ты никто, Дана. Ты жалкая, никчемная дура.

Меня затрясло крупной дрожью. Вне себя от гнева, я изо всех сил потянула верёвки, но они были слишком туго затянуты. Освободиться не получилось. И тут я увидела как к берегу подходят Ваармайя и Айно. Обе они были облачены в длинные белые одеяния, подолы которых стелились по земле, а широкие рукава из легчайшей ткани развевались по ветру. Я невольно засмотрелась на стремительно приближающихся женщин, которые в этот миг были по-особенному красивы. Лица их были бледными и торжественными. А потом я увидела, что в руках у Айно – моя дочка, завернутая в такую же белоснежную накидку.

– Ну вот и все, – тихо проговорил Никко, – то, что должно случиться, непременно случится.

– Замолчи! – прошипела я.

– Ты же стремилась к свободе, Дана? Смерть – это тоже в каком-то смысле свобода.

– Замолчи! – закричала я.

– Смирись! Ты никто в Лаайниккене.

Голос Никко противно звенел рядом со мной. Я почувствовала, как все мое тело завибрировало от злости.

– Как же ты мне надоел!

Уродец рассмеялся мне в лицо. Я замычала и изо всех сил дернула веревки. Еще чуть-чуть и узлы, стягивающие запястья, разорвались бы, но я услышала плач моей дочки, и без сил рухнула на холодные камни. Всю меня разрывало на части от боли, я рычала от бессилия, уткнувшись лицом в холодные камни. Ко мне подошел Вейкко, он затянул веревки и оттащил меня в сторону, чтобы я не мешалась. Никко в это время куда-то исчез. Зато у уозера вновь появился Някке. Увидев его силуэт, застывший у воды, я закричала, что есть сил:

– Някке! Умоляю тебя! Спаси нашу дочь!

Он как будто не слышал меня – даже не обернулся, продолжая смотреть на темную воду. И тогда я поняла, что это конец, и что я и вправду невероятная дура, что поверила человеку просто потому, что воспылала к нему страстью. Во что теперь превратилась моя страсть? В ядовитую черную горечь.

– Ненавижу тебя, Някке! – закричала я.

Девочка надрывалась от плача, и сердце мое рвалось в груди от боли. Я видела, как Ваармайя взяла ее и положила на жертвенный камень, аккуратно поправив вокруг белые цветы. Женщины встали по обе стороны от камня, повернулись друг к другу и взялись за руки. Не обращая внимания на крик ребенка, они начали петь руны, восхваляющие Священное озеро и его Хранителя. Многие слова рун были на древнем карельском языке, и я не понимала их смысла. Воды озера почернели, от них вверх стал подниматься черный дым. Он тянулся вверх, заполнял все вокруг клубами и сгустками.

Женщины стали петь громче и теперь их голоса разносились по всей округе. А когда руна закончилась, оборвавшись на самой высокой ноте, Айно заговорила:

– Дитя Лаайнииккена, ты часть природы, часть нашей жизни

Зачатая не без греха, ты сполна очистишься водами озера,

Наполнишь их собою, своими жизненными соками,

Своей детской чистотой и невинностью,

Своей первозданной энергией.

Я отдаю тебя водам Священного озера,

Я отдаю тебя Лаайниккену,

Я отдаю твою жизнь, а взамен получу силу и исцеление.

Айно взяла девочку на руки и повернулась к озеру.

– Пощади моего ребёнка! Ведь ты сама мать!

Айно даже не обернулась. Она подняла девочку над головой и пошла к воде. Старуха Ваармайя подошла ко мне и погрозила крючковатым пальцем.

– Тише! Не баламуть озеро своими воплями. Ты сама отдала дитя Лаайниккену. Ты отреклась от нее. Эта девочка не твоя. Она больше не твоя.

– Моя! Моя! Никакое отречение не сможет оборвать нашей родственной связи. Доченька моя! Моя Любовь! – сквозь слезы закричала я.

Айно зашла по пояс в воду, чёрный дым окутал её, мне стало трудно дышать от боли. Тело снова завибрировало, покрылось и испариной. Адская боль пронзила спину между лопатками, и я выгнулась дугой. Кости захрустели, мышцы разорвались от натуги, и из моей спины проросли мощные крылья.

Я стала стрекозой…

Айно, заметив это, стала выкрикивать заклинания, от которых вода заволновалась, и чёрный дым стал густым, точно кисель. А потом вода и вовсе как будто закипела, и из тёмной глубины выплыл он – огромный пиявец, Никко. Его тело дрожало, мощные тройные челюсти разевались, открывая слизкое, чёрное нутро. Пиявец выгнулся, и из его пасти донесся булькающий звук. Айно склонила голову и прокричала:

– Священное озеро, прими это дитя и исцели человеческое тело моего сына Никко, Хранителя Лаайниккена! Заклинаю тебя всей своей силой и мудростью!

Она опустила девочку в воду, и детский крик стих. Младенец ушёл под воду.

“У тебя есть зубы!” – громкий мамин голос внезапно раздался в моей голове. Зубы, крылья. Зубы, крылья. Зубы, крылья… И вдруг кто-то толкнул меня в спину. Я напряглась и взлетела, путы на руках разорвались, словно тонкие нити. У меня было такое ощущение, что все это