Ельник - Ульяна Ма

Марка по спине, он направился к тому месту, куда подмастерье выставил полупустую бутылку браги. Марк знал: там хватит не только на опохмел, но и на полноценное пьянство.

Марку прочили стать отличным кузнецом, и он в этом не сомневался. День ото дня он бил молотом по металлу с таким усердием, что Дан и Ганор не уставали хвалить юношу. Горячность его усердия, пожалуй, могла бы растопить лютые северные морозы.

В один из дней, когда на улице метель раскидывала пушистые снежинки, Марк подошел к дальней полке, где грудой хранилась завезенная со склада руда. Там, за черными камнями, стояла большая отпитая бутыль браги. Юноша достал ее оттуда и поставил на пол у стены так, чтобы стояла на видном месте. И принялся раздувать меха.

Он не прогадал. Тихой ушел первым. Вернее, его отправил домой Дан, видя, как мужчина пошатывается у раскаленного горна. Стемнело быстро, но из кузницы лился яркий огненный свет, и порой Марку казалось, что этот свет создает его молот, без конца бьющий по наковальне. Соленый жгучий пот застилал ему глаза, все тело мокрое и скользкое, руки, ноги – все гудело от нахлынувшего жара. Но ничего прекраснее Марк не испытывал в своей жизни.

– Эй, парень, – окликнул его Ганор. – Домой-то собираешься?

Дан уже давно ушел к семье, а теперь уходил и хозяин кузницы. Марк посмотрел на старика сквозь водопад пота и отрицательно махнул головой.

– Не хочу терять запал. Скоро уйду, не переживай.

– Ну, тогда бывай, – Ганор уже двинулся на выход, как остановился и бросил напоследок: – Завтра отдохни. Ты нам столько пластин сегодня наковал, что еще два полнолуния будем с ними работать.

Марк усмехнулся словам старика. Наступила тишина, в которой слышен только стук мальчишеского сердца. Бам-бам-бам! Будто молот колотился о его грудь. Глядя сквозь окна, как постепенно гаснет свет в домах, Марк наконец-то вышел из кузницы, держа в руках молот. Он шел домой не торопясь, вдыхая ледяной воздух и ощущая каждой частицей своего тела предзимний холод и пьянящее, горячее удовольствие. Он дошел до своего крыльца и уже в окошке увидел силуэт мамы. Она ждала его, беспокоясь, что сын задерживается допоздна. Войдя в дом, Марк остановился у порога. Не выпуская молот из рук, он стянул с себя ботинки и замер, вслушиваясь. Тихой не спал, но готовился ко сну – слышался шелест одежды, которую он стягивал со своего тела. Мама молчаливо посмотрела на сына, переводя взгляд с его лица на молот.

– Марк, Воробушек… – произнесла она беззвучно, одними губами. Дыхание ее перехватило, она положила руку на грудь.

Марк подошел к ней; оказался на полголовы выше матери. Обхватил ладонью ее голову и провел мокрыми пальцами по ее каштановым волосам, немного разворошив косу. Поцеловал в лоб, который оказался горячее, чем жар в кузнице.

– Сходи к соседям за крынкой молока, мама, – спокойно сказал Марк, – я вчера так и не сходил, не забрал. А сейчас устал. Заработался, пришлось работу домой нести. – Мягко улыбнувшись, он кивнул на молот в своей руке.

Закрыв рот руками, мама вопросительно посмотрела в лиственно-зеленые глаза Марка. Взгляд его чист, как никогда. И она выбежала, громко хлопнув дверью. Тихой, услышав шум в главной комнате, вышел в дверной проем в одних портках из своей темной спальни. Он щурился от света, заслоняя его ладонью. Марк повернулся к отчиму и легко улыбнулся, чуть приподняв молот в согнутой руке.

– Слушай, батя. А ты за стеной бывал?

– Чего? – выдохнул Тихой, и даже на расстоянии Марк ощутил запах перегара.

– Я знаю лаз под стенкой, – Марк приблизился в упор к отчиму, глядя ему глаза в глаза. Высокий, широкоплечий юноша, хоть и ниже ростом, но смотрел на отчима свысока. От этого странного, прозрачного взгляда Тихой сделал неловкий шаг назад, но покачнулся на непослушных, пьяных ногах и с грохотом упал на пол.

О, Марк знал, отчего он упал на самом деле.

Тихой испугался. Страх мелькнул в его глазах смертельной стрелой, молниеносной белкой, искрой из-под наковальни.

Марк не шелохнулся, но молот в руке непроизвольно медленно раскачивался взад-вперед.

– За стенкой тебя сожрут, батя. Я тебя проведу. Пронесу.

Он занес молот над своей головой, держа палец так, чтобы ладонь смыкалась в замок. И отточенным жестом опустил его на грудь даже не успевшего вскрикнуть мужчины, проломив ребра.

Утром, когда Ганор пришел в кузницу, Марк уже раздувал меха.

9. Комнатные цветы

Зимой пустота дворца ощущалась особо гулкой и тяжелой. Печи трещали в комнате Мары, матушки и Лады, в казармах, в комнатах прислуги и в обеденной. Остальные залы холодные и болезненно пустые. Зимой Мара покидала комнату только на обеды и ужины (завтраки Галая носила прямо в комнату), а еще чтобы встретиться с Марком. В остальном ей ужасно не нравился ледяной пол коридора, который ощущался даже через двое шерстяных носков. А все правое крыло замка, в котором располагалась башня алхимика, было таким пустым, что становилось даже жутко.

Правда, иногда Мара посещала его из любопытства. Есть что-то притягательное в ледяных сереющих стенах, пыльных дверях, которые никто не отпирал вот уже много лет; пустых гулких коридорах, некогда ярких пасторальных картинах, свернутых и отставленных в углы коврах. Дауд шел вслед за девочкой, и каждый его шаг отзывался металлическим эхом.

– Раньше тут много кто жил, – на ходу поясняла Мара, заглядывая в мыльные витражи окон. – Галая рассказывала, что приезжали разные делегации послов, правители других крепостей, прислуги во дворце служило больше. Мама даже дружила со служанками. Жаль, я не застала этого.

Как обычно, Дауд молчал, но девочка знала, что он внимательно ее слушает. Периодически она толкала двери, которыми был испещрен коридор; некоторые двери оставались неподвижными, а некоторые поддавались и открывали пустые комнаты, в которых иногда можно обнаружить какой-то хлам. Местами Мара находила кровати с изъеденными молью балдахинами или ящики со старыми, уже ветхими вещами. Толкнув очередную дверь, Мара легко ступила в комнату.

Темнота ледяными касаниями окутала ее. Плотные темно-синие шторы почти не пропускали свет. Дауд, не дожидаясь просьб, сам раскрыл их, и сквозь мутное окно пролилось немного солнечных лучей. Обувь оставляла следы на пыльном ковре и сером мраморе, а от штор поднялась такая пыль, что Мара начала отмахиваться и кашлять.

Это небольшая комната с маленькой кроватью, маленькой полкой с несколькими детскими книжками; таким же маленьким сундуком, раскрытым нараспашку; а внутри сундука – маленькие игрушки: лошадка, солдатики и деревянный человечек на шарнирах с оторванной рукой. Мара взяла