Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

– Ишь какой обидчивый, ну что твой сынок барский. Я ему ничего не обещала, так что пусть катится. Чего мне какого-то Наведара бояться, меня, вон, Тёмн ждёт.

И не возразишь.

Собрались мы – и в путь. Так вот и стали с Горицветой вдвоём странствовать.

Я ещё поспрашала, где она училась, оказалось основное-то ей колдун городской за деньги объяснил, годик у него поучилась, чтобы лишь колдовство обуздать и не проклинать никого случайно, а потом отец запретил, мол, не надо Тёмна дразнить лишний раз – с тех пор сама себе научительница. Я как услыхала, сколько годок учения стоит, так и присела. Храни ты, Светл, Хлада, думаю.

Про Чёрного Змея

Холывынь большая, хоть год по ней ходить можно, а не каждый уголок посмотришь. Я бы и не против была, но Горицвета по делам своим торопилась, напрямик шла, будто точно знала, куда ей. Я-то быстро запуталась, карта у меня, честно сказать, не очень-то точная, примерно понимала, где мы, в какую сторону из степи к Угольскому княжеству-то, и в какую сторону Пристепское лежит. Хорошо хоть осмелели мы вдвоём, стали к становищам выходить и с холами говорить. Я по-хольски полслова, Горицвета – полслова, ну и они все что-то по-рувски говорить умеют, так со Светловой помощью и объяснялись. А некоторые холы попадались, так те по-рувски тараторят не хуже нас, только говорок у них непривычный, тягучий такой. Да и приветливыми степняки оказались! А то я про них что не услышу раньше – так как напали, деревню сожгли, всё добро утащили и женщин. Ну, может оно ещё и потому, что на стоянках мы мужчин-воев не часто встречали, всё они в разъездах, а дома старики, женщины да детишки. Хорошо нас принимали и с почтением. У них тут в Степях колдовство ценят любое, даже если Тёмном отмечено. Очень нам умения колдовские пригодились, за кров и еду ими и расплачивались (хоть не всегда платы с нас просили). Гадюк часто со становища выводили, да по-хитрому так приходилось: созываешь их всех (они к Тёмновой невесте-то липнут, что твои котята к лучезарнице), а хол тебя на лошадку подсадит и везёт куда подальше. Там змей отпустите и назад скорее. Не любят холы гадюк убивать, считается, к беде это. Ну и хворунов тех же прогоняли, да всякую степную нечисть мелкую. Она тут, в Степи, на нашу похожа, а всё цвета другого. Кикиморы степные, например, коричневые да зелёные, в полоску тёмную – среди травы попробуй разгляди. Я нечисть рисовать начала в записочках угольком, чтоб точно всё запомнить. Горицвета смотрит – веселится. Достала из сумок карандаш серебряный, мне пихает. Да красивый такой, узор на нём с цветочками.

– Бери, у меня ещё есть!

– Да ты что, дорого же, – отмахиваюсь.

– Бери, бери! А если расплатиться охота, да ты просто в историях своих про меня напиши, а я потом почитаю! – и улыбается.

Я уж и взяла.

Так мы ехали через Степь, к ночи стоянку хольскую искали, чтобы одним в темноте не остаться. А ночью в степях красиво, небо чистое, каждую звёздочку видать. Но и жутко! Завоет чорт какой, а ты его слышишь, хоть он далеко-далеко.

Вот устроились мы так с холами однажды, попалась нам женщина говорливая, да по-рувски знающая, Оюнэ её звать. Как чорта заслышит или ещё какую тварь Тёмнову, сразу про неё сказ сказывает, да так, будто точно всё-всё знает. Сама на руках сынишку качает, а он у неё, только замолкнешь – сразу в плач. Вот она и говорит, покуда он не уснёт совсем.

– Слышали… Айкутэ плачет. Айкутэ – чорт большой, лошадь в пасти у него поместится целиком, глаза горят огнями, рыком душу напугать так может, что та из груди скаканёт! Рога у него длиннющие, о-о-о, борода земли касается, шкура крепче камня, а ещё земля под копытами его трещит.

Я такое слышу – ёжусь, а Горицвете хоть бы что, похлёбку уплетает, да только спрашивает:

– А чего он плачет, коль он такой страшный? Чего ему горевать? На такого не каждый лютый пойдёт, да и цех прежде подумает, не взять ли колдуна с собою-то.

– А-а, нет, не по себе плачет, по хозяину. Был у него хозяин, звали его Чёрный Змей по-вашему. Да ушёл из Степи. Не по пути ему стало с Гадючьим Князем, а до того был слугою его, стражем.

Тут младенчик умолк и мы обе притихли, слушать навострились. А Оюнэ довольна, продолжает:

– Да-а, такое было, это мне дед сказывал. Змей Чёрный – он был самый преданный Гадючьего Князя слуга. Готов был за него со Светлом и с Тёмном драться. А, видишь, как судьба смеётся. Полюбил Змей девушку из наших, холтумку. А та невестой Тёмновой была. Глаза чёрные, коса ещё чернее, до пояса, луноликая, о-о-о какая красавица. Найону да хану в жёны такая, хоть и Тёмнова. И заглянулся на неё Змей, а с Гадючьим слугою ни нойону, ни хану ссоры не охота. Людям не охота, а Тёмну – самое то. Увидел он через серебряное зеркало такую красу – и тут же к ней явился. Сказал: «Идём, краса, со мною, будешь жить в моём доме холодном, будешь меня согревать». И тут же Змей Чёрный явился, не боясь, меж ней и Тёмном встал и говорит: «Оставь её, Тёмн, к тебе успеет ещё, других невест у тебя тьма тьмуща, а я люблю её». А Тёмн рассмеялся, руку к девушке потянул. Тут его Змей по руке клинком своим ядовитым ударил. Да смотрит – не на Тёмне рана, а на любимой его. Она бледнее тумана стала, упала, умирает. Змей к ней кинулся, но поделать ничего не смог, не успел, такой сильный яд на клинке его был, от Гадючьего Князя. Так и истаяла на его руках. А Тёмн хохочет: «Будешь знать, как руку на меня поднимать. И Князю твоему достанется за такого слугу дерзкого». Зашипел Змей, гадов всех созвал, чорта своего, Айкутэ, свистнул – накинулись они на Тёмна, а тот смеётся, да коснуться его не может ни клинок, ни клык. Всю ночь Змей пытался Тёмна сразить, а на рассвете Тёмн говорит: «Ладно, буде, позабавил ты меня любовью своей. Но дерзости не прощу. Всё, что любил, ненавидеть станешь, бояться. Такое моё слово». И исчез. А Змей тут же понял, что страшно ему на Айкутэ