Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

лошадь дали, всякого на размен, вот, еду потихоньку. Это им повезло ещё, что я со своим умом, а не пошла за колдуном каким, там, или вообще в Сребрые горы к Княгине. А то девки, бывает, от горя там по любви, или колдовства ищут – в горы идут. Да и, вообще-то, мужики тож.

– К Княгине-Ящерице? – спрашиваю. Про жизнь, конечно, интересно, но про колдовское вперёд. – А ты её видала, Княгиню? Я сама из Левоморского княжества-то родом, а не видала.

Горицвета руками всплеснула:

– Ну судьба, ей-ей, нам встретиться! Жаль, раньше не сошлись… А Княгиню я не видела, хоть много про неё слыхала. Зато я её дочурку видала, Рубинкой её звать. Говорила с нею.

– Ну-ка! Горицвета, расскажи, пожалуйста!

Страсть как про Рубинку интересно стало. Знаю, что множество у Княгини дочерей, а я их ни одну не видала, ну что за колдунья, думаю!

– Ха! Да ты прям как голодный на хлеб, на знания-то, – и смеётся, смех ручейный, весенний такой. – Ну так слушай что. Мы с отцом в Княждар поехали, это прям у подножия гор город такой большой, говорят его людям Княгиня подарила, от того такое название, разрешила самоцветы и руду из горы доставать. Долго там были, я уж и город посмотрела, ну и захотелось мне по колдовским делам в гору пойти. Там, говорят, птицы-огневицы на верхах гнёзда вьют. Посмотреть их хотела да, может, перо найти. Надоела мне охрана отцова, я тихонечко и убёгла, глаза им отведя. А место незнакомое, что-то я там заплутала в лесу, пока следы нечисти смотрела, да все чумьи гнёзда обходила. Стемнело уже, а я всё брожу. Наверх не подняться, вниз не спуститься – черно везде, не видно ничего. Оступишься на корешке каком – полетишь вниз, все ёлки соберёшь. Ну и тут ещё слышу, что шелестит кто-то мимо, приглядываюсь, а в свете лунном еле-еле женщину видать, лицо бледное, сама в чёрных лохмотьях каких-то, только глаза угольком и отсвечивают. Тянется ко мне, да доченькой называет, зубы скалит, острые такие. Ну, полуночница, коль чумки есть, эти тоже будут. Какая я тебе доченька, говорю, мне, смотри, девятнадцатый годок, а доченька твоя, быть должно, малая совсем, на ёлке сидит. Ну она в вой, разозлила я её, кинулась на меня, да тут встала, как вкопанная. Гляжу, а её и правда земля ухватила за ноги, да вниз тащит. На глазах у меня и всосала полуночницу-то. Тут же росчерк красненький, как будто ящерка, да только в свете лунном рубином светится – юрк ко мне. И встаёт из земли девица, с меня годками, коса толстенная угольная, платье красное, каменьями расшитое. Я к ней с поклоном, мол, спасибо тебе, княгиня. А она смеётся, зубы белые, говорит, мол, не княгиня я покуда – княжна только, Рубинкой меня мать зовёт. Идём, говорит, я тебя с лесу выведу. Тут же нам под ноги тропка сама собой нырнула, гладенькая, будто по ней сто лет туда-сюда люди ходили. И вывела прямо к Княждару. Я тут засуетилась, ничего у меня с собой доброго нет, только платочек есть, я его сама расшила птичками, все пальцы исколола, но это даже хорошо, получился колдовскою кровью зачарованный, наговорила ещё на него, чтоб взмахом взгляды отводить. Достаю его, княжне протягиваю в подарок. Думала, осерчает, что подарок малый, а всё без подарка за такое добро не могу. А она засияла, улыбается, работу хвалит. Руки мои схватила, да благодарит, будто не она меня, а я её от полуночницы спасла. Ещё и в руке мне рубин оставила, крупный, красивый. Вот!

Горицвета из-за пазухи цепочку-то достаёт, а на ней и вправду рубин небывалой красоты, будто сам пламенем горит, и отблески костра ни при чём.

– Это оберег мой теперь. Мне за него денег сулили – не отдала! Вот такая вот Рубинка, добром из рукавов так и сыплет… Да ты держи рубин, погляди, вижу, что интересно.

Мне и стыдно, что я как ворона на блестящее, и любопытно. Взяла рубин в руку, а он тёплый. Не от тела девичьего, а будто внутри у него уголёк тлеет.

– Он меня, не поверишь, от беды хранит. Сколько раз было: чувствую, рубинчик грудь жжёт, приостановлюсь, пригляжусь, а там, на пути засада какая, нечисть или разбойная просто. Вот так-то!

– Чудесный камень какой. Правильно, что никому не отдала, такие вещи не каждому да не в каждый год достаются.

– Вот-вот! И Рубинку добрым словом теперь вспоминаю, и мать её – с уважением. Бывает, снится мне даже, Рубинка-то.

– Хорошие у тебя сны, – говорю, а самой горько. Не завидно, а просто грустно стало, что я сама Наведара вижу.

Горицвета на меня глядит, и будто поняла всё.

– У тебя глаза такие стали, будто что дурное вспомнила! Ну, расскажи, что тревожит, вдруг помогу!

Я ей всё про Наведара-то и рассказала, и как снами он меня теперь мучает.

– Да-а-а, дела, невестушка. Я про такого молодца и не слыхала даже. Спасибо, что рассказала, предупредила… Знаешь, Врана, чего! Ну-ка рубинчик надень да в нём поспать попробуй. Может, отпугнёт Наведара этого. Может, подумает, что тебя Рубинка хранит, а ему уж, небось, с Княгиней-Ящерицей ссориться не с руки.

– Да что ты, твоя же вещь, колдовская!

– Не переживай, верю, что не умыкнёшь. А так, может, облегчение тебе будет, а то у тебя лицо ну чисто в тёмной нави ночевала.

Я и думаю, а правда ведь, попробовать стоит. Надела рубинчик. Поболтали мы ещё с Горицветой немного, да спать легли, друг к другу поближе, чтоб теплее.

И показалось мне, что той ночью я во сне красную ящерку видела. И как она на задние лапки привстала, а передние в бока упёрла, и стоит, будто мой сон охраняет.

Выспалась той ночью, как дитё на мамкиных руках. Встаю, а Горицвета у костра хлопочет.

– Хорошо, – говорит, – спалось?

– Ещё как! Видела ящерку рубиновую. Спасибо тебе, Горицвета. Уж не знаю, чем с ходу и отплатить, да вместе пойдём, я тебе тайн порассказываю.

– Ой, ну это хорошо, а чего платить-то, мне для доброго дела ничего не жалко, а истории да, люблю! – щебечет, и дальше, как ни в чём не бывало: – А я Наведара твоего во сне видала. Шептать мне приходил, с собой звал. Ну я его к Тёмну-то послала, дескать, иди у жениха моего спроси, можно ли тебе со мною миловаться, чорт костяной.

И смеётся. А мне как-то не по себе стало.

– А вдруг он, –