Стрекоза - Екатерина Валерьевна Шитова

и неприятным на вкус, но от него тут же по телу пошла волна горячего тепла. Мышцы, наконец, расслабились, я вздохнула полной грудью и перестала трястись. Когда я окончательно согрелась, Ваармайя убрала с меня лишние одеяла, оставила лишь одно – очень старое, выцветшее, заштопанное в нескольких местах суровыми нитками.

– Этим одеялом когда-то укрывалась твоя мама, – сказала старуха.

– Моя мама? Неужели она тоже была здесь, в твоей избушке?

– Была. Она родила здесь тебя, Дана, – проговорила Ваармайя.

Мы обе замолчали, глядя друг на друга так, как будто видели впервые. Потом Ваармайя подняла глаза к потолку, словно пытаясь вспомнить что-то давно забытое. Мне не терпелось услышать от нее про маму, и я едва сдерживалась, чтобы не поторопить ее.

– Айли… – вздохнула старуха, – Ох и дерзкая была стрекоза! Но сильная. С виду-то тощая, вот прямо, как ты. Казалось, дунешь, и переломится. А зубы-то! Зубы у Айли были что надо. И крылья быстрые. Любого зверя могла в два счета одолеть!

Айли… Так вот откуда взялось это странное имя.

– Я даже представить себе этого не могу! Все так сказочно звучит, что даже не верится в это, – разочарованно вздохнула я, – у меня ни зубов, ни крыльев! Я обычный человек! С чего ты взяла, что я стрекоза?

– Ты их не видишь, а я вижу. И зубы, и крылья, – строго ответила старуха, – и мама твоя их видела.

Ваармайя подставила поближе к моей подстилке деревянный табурет, села на него и сложила руки на коленях.

– Я не мастак сказки сказывать, – произнесла она, задумалась, помолчала немного, а потом продолжила, – но я постараюсь объяснить, что к чему.

Старуха прижала руки к груди и начала рассказ.

– Стрекозы и пиявцы – это все духи здешней природы, ее хранители. Лааниккен – их родной дом. Испокон веков они оберегали здешние земли и их первозданность. Леса, реки, озера, горные родники – все было в их власти. Все, что когда-то нужно было хранителям – это природа и любовь. Любовь здесь правила всем. Это ведь естественно, что любым миром правит любовь. Там, где кончается любовь, начинается война…

Ну так вот, выбрав друг друга, стрекоза и пиявец отправлялись на остров Соединения, что расположен ровно по центру озера. Там, на этом благословенном острове, под пение любовных рун, мужское и женское начала становились единым целом, там зачиналось все потомство Лаайниккена.

Так было до появления в наших краях человека. От такого существа, как человек, вообще никуда не скроешься и не денешься в этом мире – он везде сунет свой вездесущий нос, даже к хранителям природы. Однажды девушка-стрекоза встретила в лесу заблудившегося мужчину, спасла его от верной смерти и полюбила его. Они начали тайно встречаться в лесу. Когда ее избранник-пиявец узнал об этом, было уже слишком поздно – она носила под сердцем дитя от земного мужчины.

Это было немыслимое предательство! Узнав об этом, я уже тогда поняла, что скоро Лаайниккен останется без хранителей. Время любви закончилось, теперь наступало время войны. Так и случилось. Когда на Лаайниккене родилось человеческое дитя, обманутый пиявец задумал убить его. Это прозвучит жестоко, но я не останавливала его – по законам природы это было бы правильно. Но, узнав о его намерениях, стрекоза сама убила его – разорвала в клочья, защищая своего ребенка.

Пиявцы решили отомстить за собрата и убить предательницу, но тут уже все стрекозы ополчились против пиявцев и начали истреблять их. Там, где раньше царили любовь и мир, теперь началось великое противостояние. В смертельной схватке стрекозы превзошли пиявцев – у них были зубы и крылья. Они были быстрыми и ловкими. Сила, как видишь, не всегда побеждает. В конце концов, стрекозы истребили всех пиявцев до единого. Я не ожидала такого исхода.

Я сильно горевала, а потом наказала стрекоз – прогнала их из Лаайниккена и наслала на них порчу бесплодия. Ни одна стрекоза больше не могла родить потомство. Остался лишь один ребенок – тот, которого родила от человека изменница. Тот ребенок – это была ты, Дана. Ты единственная в своем роде. Последняя стрекоза Лаайниккена.

Над островом Соединения повис густой туман, который никогда больше не рассеется. На Лаайниккене нет больше любви, но и войны больше нет. Только этот густой белый туман. И во всем этом виновата твоя мать. В этом виновата Айли. После ее поступка, я поклялась, что на Лаайниккене больше никогда не будет стрекоз!

Ваармайя замолчала, сурово сжав губы. Ее некрасивое лицо было бледным и напряженным. Пес, до этого лежавший у ее ног, вдруг встал и, подойдя к старухе, положил лохматую голову ей на колени. Ваармайя погладила его, и взгляд ее стал немного теплее.

– И что, ты теперь убьешь меня, как обещала? – тихо спросила я, глядя на старуху, пытаясь переварить все услышанное.

Она встала и подошла к распахнутой двери избушки.

– Если бы хотела убить, стала ли бы я так долго и тщательно выхаживать тебя? Прикончила бы сразу, и груз с плеч! Нет, Дана, ты мне еще нужна.

– Зачем? – испуганно спросила я.

– Скоро узнаешь. Всему свое время.

“Опять загадка! Хорошо, нам не привыкать!” – подумала я, потом отвела глаза в сторону и задумалась.

– Ты сказала, что все пиявцы были истреблены, – медленно проговорила я, рассматривая трещинки и замысловатые следы от сучьев на дощатых стенах избушки, – как же тогда они снова здесь появилиь?

– Хочешь узнать, как Айно родила своих сыновей? – спросила Ваармайя.

– Да, – тут же ответила я.

Щеки мои вспыхнули, глаза загорелись. Не знаю, заметила ли старуха мое волнение, наверное, заметила. Любовь сложно скрыть внутри – она заставляет человека по-особенному светиться. Этот свет всегда, так или иначе, заметен окружающим. Но старуха не смотрела на меня, она сняла со стены пучок трав и теперь перебирала в руках сухие, шуршащие лепестки. Под ее пальцами они ломались и крошились на пол.

– Когда стрекозы ушли из этих мест, здесь стало очень тихо. И однажды я услышала стон. Он звучал едва слышно и доносился со стороны озера. Может быть, я бы даже не услышала его, если бы не он.

Ваармайя кивнула головой в сторону пса, который уже снова дремал на полу возле нее.

– Твой пес очень умный! Как его зовут? – спросила я.

– Я зову его Туули. Это означает “ветер”.

Мы оба посмотрели на спящего пса. Во сне он подергивал лапами, наверное, ему снилось, что он бежит – быстро, как ветер.

– Туули-то и привел меня к пиявцу, почуял его. Не знаю, как