По следам серой царевны - Елена Николаевна Щигорцова

Наверное, здесь живет семейство, которое катает и продаёт пимы, мелькнула мысль. Постучала. В ответ вновь оглушила тишина. Йара вздохнула, и уже развернулась, чтобы спуститься с крыльца, как заметила движение у соседнего дома. Йара остановилась, всматриваясь, что там происходит. Старуха в телогрейке выбегала с ведром из-за дома, видимо, выплескивала помои; и очень быстро, с молодецкой резвостью вбежала обратно в избу, с силой захлопнув за собой дверь. Йара сошла с крыльца и направилась туда.

Крыльцо было низенькое и шаткое. Йара ступила осторожно по трём ступенькам и постучала. Не открыли. Ещё постучала. Не открыли. Она постучала потом сильнее и сильнее. За дверью послышался тихий неразборчивый шёпот.

– Я тебе говорил, не высовывайся, – ворчал впалым ртом дед Онушко, свирепо тряся сухонькие кулачки перед лицом Евдокии. Она же, будучи еще в теле, грузная и большая, заперев дверь тяжелым запором, стояла и тряслась, как осиновый лист.

– Дак эть, как… – попыталась оправдаться она, но дед Онушко занес кулак, грозясь ударить и Евдокия забилась в угол у двери.

Йара продолжала стучать.

К родителям, крадучись, чтоб ненароком ничем не брякнуть, подошли два мужика в рубахах, очень похожие друг на друга.

Дед Онушко цыкнул на них, чтоб шли ещё тише.

Один, тот что был помоложе, удивлённо зашептал отцу почти что в ухо:

– Дак ведь день еще, пошто нечисть выползла, тятко?

– Сегодня день такой, первое полузимье, груздень начался. Дверь вообще отпирать нельзя и соваться на улицу. У, старуха, – заворчал он опять на жену, – попёрлась, вот нечисть-то и заскоблилась у нашего крыльца.

И все, сжавшись, замерли у двери, прислушиваясь. Йара постучала.

– Дунька, тащи икону, – зашипел дед Онушко.

Евдокия бросилась в горницу за иконой, сыновья навалились на дверь, в случае чего припереть её плечами. Йара продолжала стучать.

Евдокия, тяжело ступая, принесла большую икону Богородицы, встала, с трудом удерживая её.

– Малец, подсоби, – кивнул дед Онушка младшему; тот опустился на колени, подставив спину. Евдокия опустила икону, продолжая удерживать ее по сторонам.

Отец со старшим сыном кинулись на пол перед иконой, крестясь и шепотом бормоча:

– Отче наш, иже еси на небеси…

Йара отпрянула от двери, едва не оступившись и не упав с крыльца. Вздохнула.

В деревенской тишине раздался скрип, четко слышимый из-за отсутствия всех других звуков в округе. Это открылась дверь в избенку бабки Фёдорки.

Дед Онушко, отвлекся от молитвы, и, сдвинув брови, проворчал:

– А эта старая-то карга куда пошлепала! Ой, дуры… Сказано ведь, нонча сидеть по домам, дуры…

Он помотал головой и вновь, отвесив поклон перед иконой, продолжал:

– Заступница, матушка, спаси и помилуй..

Бабка Фёдорка жила, можно сказать, одна, в почти разваливающейся избёнке. Дверь у неё, когда открывалась, скрипела так, что слышала вся округа. Поэтому, когда Федорка зашла, когда вышла – знали все. Пятеро ее дочерей были выданы замуж в разные поселения, почти не наведывались. А дед уж давно сгинул. Старшая, ставшая уж единовластной хозяйкой в доме, приезжала за ней, да Федорка решила попозже, пока здесь. Так и жила она, чем могла.

Йара, услыхав и увидев, как старуха с небольшим корытом идёт к мирно лежащей в конуре собаке, направилась на встречу к ней.

– Ишь че удумали, – говорила сама с собой Фёдорка, переливая похлёбку из корыта собаке, – кажный год одно и тоже. Нечисть гуляй, а я что ж псину голодом морить должна…

Йара подошла, молча наблюдая, как она кормит собаку. Та поднялась, радостно завиляла хвостом, завидев свою кормилицу. Лишь немного оскалилась на Йару и накинулась на еду.

Федорка обстучала корыто о полено, сбрасывая с него остатки пищи и исподлобья взглянула на незваню гостью:

– Пойдем что ль, хлеб свежий испечён.

– Вы не боитесь меня пустить к себе? – Уточнила недоверчиво Йара.

– А чего пужаться? – Удивилась та, – я уж почитай девять раз по десяту живу, повидала всего. Идём-ка.

И Йара пошла за Федоркой.

– Это они, глупые, – махнула она рукой на соседние избы,– позапирались, сидят, всё страшатся. А я уж всё пережила.

Фёдорка скрипнула дверью, и они с Йарой зашли внутрь; сеней не было, попали сразу в горницу. Изба была совсем бедненькая, почти половина занята русской печью, на печи простенькая хозяйственная утварь. Возле печи лавка и стол, больше ничего. Но внутри избы тепло и приятный запах свежего хлеба.

Старуха повозилась около печи и протянула Йаре краюху:

– На, пожамкай. И можешь на лавке ложиться, аль сидеть. Я на печь.

И Фёдорка взобралась на верх.

Йара присела на лавку, едва надкусив угощение. Тихо и тепло, она провалилась в полудрёму.

Сколько так прошло времени – неизвестно. На улице стало смеркаться, солнце тяжело опускалось на верхушки сосен и заливало округу желтизной. Йара очнулась, мысленно поругала себя, что столько времени позволила на отдых. А идти всё равно нужно, и сейчас придется выдвигаться почти по темноте.

Она положила хлеб на стол, пытаясь не шуметь, чтобы нк потревожить Фёдорку, и собиралась уже выходить, как со двора послышался отчаянный крик.

Йара вздрогнула, схватилась за дверь.

– Не выходи, – крикнула ей с печи старуха. Оказывается, она и не спала, слышала всё, что происходит.

–Там кричали, – остановилась Йара, оглядываясь на Федорку, – может помощь нужна.

– Нет, – повторила та, ворочаясь, – там Качёса пришла…

– Кто???

– Да Качёса, псина такая. Людей таскает. – Пояснила старуха, – видать, кого-то поволокла…

На улице отчаянно кричали. Йара больше не могла слушать эти вопли, она смело распахнула дверь и вышла во двор.

На расстоянии через два дома посреди улицы стояла черная собака с бесформенным белым пятном на лбу. Шерсть её лоснилась густая и длинная, уши широкие, висячие. Сама она была удивительно больших размеров, намного больше любой собаки. Своей мощной передней лапой она держала кричащего и извивающего мужика, а зубами рвала на нем одежду.

Заметив Йару, собака тут же отвлеклась от своего занятия, подняла морду, уставившись на неё. Видимо, подумала, что это за счастье ей привалило – сразу двое людишек; то и и одного-то едва отыщешь, а тут сразу два. Йаре даже показалось, что у нее появился довольный оскал, в предвкушении двух жертв.

Мужик громко орал.

– Да это же, Егорка, – раздалось за спиной восклицание.

Йара удивленно обернулась, за ней стояла Фёдорка и сочувственно смотрела на дергавшегося под лапой псины мужика.

– Не страшно что ли? – Спросила Йара, совершенно без эмоционально, как бы между делом.

Фёдорка, не сводя глаз с того, что происходило не в далеке, пожала плечами:

– Мне – то уж чего. Вон Егорку жальче. – И пояснила для Йары, – убогий он. Безобидный, кто приветит,