Опасные видения - Коллектив авторов

будет отрицать, что самый очевидный предок того, что сегодня, в этом томе, мы зовем «спекулятивной литературой», – это журнал Amazing Stories Гернсбека, издававшийся с 1926 года. И если мы согласны в этом, тогда нужно отдать должное и Эдгару Райсу Берроузу, Эдварду Элмеру Смиту, Говарду Филипсу Лавкрафту, Эду Эрлу Реппу, Ральфу Милну Фарли, капитану США С. П. Мику (в отставке)… всей той братии. И конечно же, Джону В. Кэмпбеллу-мл., бывшему редактору журнала фантастики под названием Astounding, а теперь – редактору журнала с кучей схем-иллюстраций под названием Analog. Мистера Кэмпбелла принято считать «четвертым отцом современной фантастики» или кем-то в этом роде, поскольку это он предложил писателям сажать в свои аппараты персонажей. Так мы с вами подошли к сороковым – и к рассказам об изобретениях.

Но о шестидесятых это нам еще ничего не говорит.

После Кэмпбелла были Хорас Голд[21], и Тони Баучер[22], и Мик Маккомас, проложившие путь для радикальной идеи, что фантастику надо судить по тем же высоким меркам, что и все литературные жанры. То еще потрясение для бедолаг, которые писали и обустраивались в жанре. Пришлось им теперь учиться хорошо писать, а не только остроумно мыслить.

Отсюда мы и забредаем по колено в паршивых рассказах в Свингующие Шестидесятые. Которые еще не начали толком свинговать. Но революция уже не за горами. Потерпите.

Двадцать с лишним лет преданный фанат фантастики гордо бил себе в грудь и страдал из-за того, что мейнстримная литература не признает полеты фантазии. Сетовал, что книги вроде «1984», «Дивный новый мир», «Лимбо» и «На пляже» получили одобрение критиков, но «фантастикой» не считаются. Более того, заявлял он, их автоматически исключают из-за упрощающей теории, что это «хорошие книги, они просто не могут быть той фантастической ерундой». Он хватался за все пограничные попытки, пусть даже жалкие (например: «Бумаги „Ломоком“ Воука, „Гимн“ Айн Рэнд, „Белый лотос“ Херси, „Планета обезьян“ Буля»), только чтобы успокоить себя и подтвердить мысль, что мейнстрим подворовывает из другого жанра и что в том ouvrage de longue haleine[23], которое есть фантастика, существует множество богатств.

Теперь этот бешеный фанат устарел. Отстал от жизни на двадцать лет. Порой его параноидальные бредни еще слышны на заднем фоне, но он скорее ископаемое, чем сила. Мейнстрим давно нашел спекулятивную литературу, применил на благо и теперь находится в процессе ассимиляции. «Заводной апельсин» Бёрджесса, «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер» и «Колыбель для кошки» Воннегута, «Покупатель детей» Херси, «Выжили только влюбленные» Уоллиса, «Люди или животные?» Веркора (если брать только недавнюю россыпь) – всё спекулятивные романы высшего пилотажа, где задействованы многие инструменты, отточенные фантастами в своем застойном жанровом болотце. Ни один номер крупных глянцевых журналов не выходит без какого-либо упоминания спекулятивной литературы – либо со ссылкой на то, что она предсказала какой-нибудь ныне распространенный предмет научного интереса, либо открыто примазываясь к ведущим именам в жанре, ставя их в один ряд с джонами чиверсами, джонами апдайками, бернардами маламудами, солами беллоу.

Мы добились своего, такой здесь следует неизбежный вывод.

И все же тот не унимающийся фанат и множество писателей, критиков и редакторов, у кого за годы геттоизации выработалось туннельное зрение, не прекращают свои допотопные стенания, сами не подпускают к себе то самое признание, по которому так плачутся. Вот что Чарльз Форт называл «временем парового двигателя». Когда настает время изобрести паровой двигатель, его изобретут – не Джеймс Уотт, так кто-нибудь другой.

Сейчас – «время парового двигателя» для авторов спекулятивной литературы. Новое тысячелетие на дворе. Мы – то, что происходит.

И большинство тех любителей фантастики, что стоят у плачущей стены, в бешенстве. Ведь ни с того ни с сего и водитель автобуса, и стоматолог, и пляжный бездельник, и посыльный бакалейной лавки читают его рассказы; и хуже того, эти запоздалые новички не выказывают должного почтения к Великим Старым Мастерам жанра, не говорят, что рассказы о «Жаворонке» – блестящие, зрелые и увлекательные; не хотят копаться в терминологии, принятой в спекулятивной литературе уже тридцать лет, а хотят сразу понимать, что происходит; не встают в строй старого порядка. Они предпочитают «Звездный путь» и Кубрика Барсуму, и Рэю Каммингсу. И потому они – объекты фанатских издевок, изгибающихся в усмешках губ, очень напоминающих загибающиеся страницы древнего палп-издания Famous Fantastic Mysteries.

Но еще пагубнее для них появление писателей, не признающих старые обычаи. Тех юных умников, которые «пишут всякие литературные штуки», которые берут принятые замшелые идеи спекулятивной арены и переворачивают их с ног на голову. Это кощунство. Да поразит их Бог молнией в печень.

И все-таки спекулятивная литература (а заметили, как я ловко избегаю названия «научная фантастика»? уловили суть, друзья? вы купили эту самую спекулятивную литературу и даже не заметили! ну, раз уж попались, почему бы не дочитать и не просветиться) – самая плодородная почва для роста писательского таланта: здесь нет границ, здесь горизонты как будто никогда не становятся ближе. И вот эти наглые умники все лезут и лезут, доводя старую гвардию до белого каления. И боже мой! Как пали сильные мира сего; многие «большие имена» в жанре, светившиеся на обложках и в рейтингах журналов дольше, чем того заслуживают, больше не справляются, больше не пишут. Или ушли в другие области. Уступая новым, ярким – и тем, кто сам когда-то был новым и ярким, но остался обойден вниманием, потому что не считался «большим именем».

Но, несмотря на новый интерес мейнстрима к спекулятивной литературе, несмотря на расширенные и разнообразные стили новых авторов, несмотря на мощь и множество тем этих авторов, несмотря на то, что внешне выглядит здоровым рыночным бумом… у многих редакторов в жанре остается ограниченное, узколобое мышление. Потому что многие редакторы когда-то были просто фанатами и сохранили деформированные вкусы из спекулятивной литературы своей молодости. Писатель за писателем сталкивается с тем, что его работы цензурируются раньше, чем он их напишет: он же знает, что один редактор не допустит разговоров о политике на своих страницах, а другой сторонится исследований секса в будущем, а третий, что под плинтусом, не платит, разве что рисом с фасолью, – так к чему прожигать серые клеточки на дерзкую идею, когда какой-нибудь паразит купит затертую поделку про безумца в машине времени?

Это называется табу. И в жанре нет ни единого редактора, который не будет божиться под страхом водяной пытки, что у него их нет, что он даже поливает редакцию инсектицидом, чтоб табу не угнездились у него в папках, как чешуйница. Они говорят это на