Опасные видения - Коллектив авторов

но в действительности, разумеется, будет служить нам каналом общения с молодыми либералами и интеллектуалами западной части США. Многие из таковых до сих пор живы: по нашим оценкам, от Сан-Диего до Сакраменто их насчитывается не менее десяти тысяч. Школа примет две тысячи. Обучение для отобранных обязательно. Вам же в программе господина Петеля отводится крайне серьезная роль… э-э… к-хм… у вас чайник кипит.

– Благодарю вас, – пробормотал Чень, бросив в кипяток пакетик «Липтона».

– За содержание образовательных курсов, предлагаемых школой учащимся, – продолжил Цзо-пинь, – отвечает лично господин Петель, однако все экзаменационные работы, как это ни странно, будут передаваться сюда, в вашу канцелярию, для тщательного, беспристрастного изучения с точки зрения идеологии. Иными словами, вам, господин Чень, предстоит определять, кто из двух тысяч учащихся действительно благонадежен, кто принимает наши идеи искренне, а кто – нет.

– Минутку…

Поднявшись на ноги, Чень принялся церемонно разливать чай.

– Тут следует иметь в виду, – зарокотал Петель по-кантонски, с первых же слов продемонстрировав, что владеет сим благородным наречием еще хуже Цзо-пиня, – что, проиграв мировую войну, американская молодежь проявляет немалый талант к… лукавству.

Последнее слово оказалось английским, и Чень, не поняв его, вопросительно взглянул на начальника.

– То есть насквозь лжива, – объяснил Цзо-пинь.

– Вот именно, – подтвердил Петель. – На людях для виду сыплют верными лозунгами, но в глубине души считают их полной чушью. Экзаменационные работы данной группы будут весьма близки к работам искренних…

– Так вы хотите сказать, что мне предстоит заниматься проверкой экзаменационных работ двух тысяч учащихся? – не веря собственным ушам, возмутился Чень. – Это же само по себе тянет на полную занятость, а у меня даже на что-либо отдаленно похожее времени нет! Официальный критический анализ двух тысяч сочинений с отделением искренности от, как вы там выразились, «лукавства»…

Захлебнувшись от негодования, Чень решительно рассек воздух ребром ладони.

– Нет уж. В задницу такое счастье, – подытожил он, перейдя на английский.

Неожиданная грубость на западный манер заставила Цзо-пиня поморщиться.

– На это у вас имеются подчиненные, – напомнил он. – Вдобавок можете затребовать из кадрового резерва еще полдюжины человек. Финансирование нам в этом году увеличили, так что бюджет министерства выдержит. И помните: господин Петель избран на данный пост лично Наивысшим Благодетелем Народа.

Последняя фраза прозвучала угрожающе – слегка, самую малость, однако этого оказалось достаточно, чтобы привести разбушевавшегося Ченя в повиновение. Дабы подчеркнуть важность сказанного, Цзо-пинь отошел в дальний угол кабинета и остановился перед трехмерным портретом Наивысшего Благодетеля в полный рост. Спустя недолгое время его появление поблизости привело в действие лентопротяжный механизм, спрятанный за портретом, и Благодетель, чуть встрепенувшись, с до боли знакомыми интонациями произнес знакомый каждому с детства призыв:

– Сражайтесь за мир, дети мои! – с отеческой твердостью провозгласил он.

– Хм-м, – старательно сдерживая возмущение, промычал Чень.

Ладно. Пожалуй, с экзаменационными работами разберутся и вычислительные машины министерства. Схема «да – нет – возможно» применительно к оценке соответствия шаблонам идеологической корректности… да, вероятно, свести задачу к рутинной – дело несложное.

– Я, – заговорил Дариуш Петель, щелкнув замками невзрачного, старомодного пластмассового портфеля, – прихватил с собой некоторый материал и хотел бы, чтоб вы, господин Чень, рассмотрели его самым пристальным образом. Вот два экзаменационных сочинения, – пояснил он, вручив документы Ченю, и многозначительно переглянулся с Цзо-пинем. – Насколько мне известно, успешно справившись с данным поручением, вы будете назначены вице-советником министерства, а Его Величие Наивысший Благодетель Народа своей рукой вручит вам орден Кистера[95].

На этом и он, и Цзо-пинь настораживающе дружно, в унисон улыбнулись.

– Орден Кистера, – задумчиво повторил Чень.

Приняв экзаменационные сочинения, он начал неторопливо, с показным равнодушием листать страницы, но сердце в его груди трепетало так, точно вот-вот вырвется наружу.

– Почему именно эти? Вернее сказать, что в них особенного, сэр?

– Одно из них – работа искреннего сторонника передовых идей, лояльного, от и до проверенного члена Партии. Второе принадлежит перу юного «stilyagi», подозреваемого нами в тайном сочувствии мелкобуржуазной идеологии вконец разложившихся империалистов. Вам, сэр, предлагается определить, где чье.

«Вот спасибочки», – подумал Чень, однако, согласно кивнув, прочел заглавие первого из сочинений.

ПРЕДВОСХИЩЕНИЕ ДОКТРИН НАИВЫСШЕГО БЛАГОДЕТЕЛЯ

В ТВОРЧЕСТВЕ БАХА-АД-ДИНА ЗУХАЙРА,

АРАБСКОГО ПОЭТА XIII ВЕКА

Наскоро проглядев первые несколько страниц сочинения, Чень наткнулся на знакомое, запомнившееся с тех самых пор, как он выучился читать, четверостишие под названием «Смерть».

Пускай не раз с ним разминешься ты,

Сам выберет он время вашей встречи.

Несть в мире для него ни гор, ни бурных речек —

Лишь луг, где он, гуляя, рвет цветы.

– Впечатляюще, – заметил Чень. – Замечательные стихи.

– При помощи этого стихотворения, – откликнулся Петель, не сводя глаз с шевелящихся губ вновь перечитывающего древние строки Ченя, – он хочет указать на вековечную мудрость, явленную Наивысшим Благодетелем нам, ныне живущим: никто на свете ни от чего не застрахован, все мы смертны, а бессмертно только надличностное – общее исторически значимое дело. Как тому и следует быть. Согласны ли вы с ним – то есть с этим учеником? А может… – Многозначительная пауза. – Может, в действительности автор изощренно высмеивает наставления Наивысшего Благодетеля?

– Сначала я хотел бы ознакомиться со вторым сочинением, – уклончиво ответил Чень.

– Вся нужная информация у вас имеется. Решайте.

– Но я… но я никогда не размышлял об этих стихах в подобном ключе, – с запинкой, охваченный нешуточным раздражением, возразил Чень. – И кстати, это вовсе не Баха-ад-дин Зухайр. Стихи взяты из сказок «Тысячи и одной ночи»… однако написаны действительно в тринадцатом веке, тут автор прав.

Умолкнув, он наскоро перечитал текст, сопровождавший четверостишие. Дежурный, нисколько не воодушевляющий набор партийных штампов, перепевка на новый лад с колыбели знакомых лозунгов… Слепое чудовище империализма, безжалостно выкосившее и погасившее – смешанная метафора – все человеческие амбиции, козни антипартийной клики, окопавшейся на востоке Соединенных Штатов… казалось, автор работы нарочно старается ввергнуть читателя в беспросветную скуку, и в случае Ченя ему это вполне удалось. «Нужно бороться, упорно бороться, – призывал автор, – очистить от недобитков из Пентагона горы Катскилл, усмирить Теннесси, а главное, покончить с оплотом закоренелых реакционеров в сердце красных холмов Оклахомы»…

Чень тяжко вздохнул.

– На мой взгляд, – вмешался Цзо-пинь, – господину Ченю нужно предоставить возможность вникнуть в данный нелегкий вопрос не спеша, на досуге. Чень, разрешаю вам вечером взять обе работы домой, обдумать их у себя в кондоминиуме – словом, вынести обстоятельное, взвешенное суждение в свободное от службы время.

С этими словами начальник наполовину издевательски, наполовину заботливо склонил перед Ченем голову.

Ну что ж, насмешки насмешками, а с крючка он Ченя,