Опасные видения - Коллектив авторов

«Аутодафе»

Предисловие

Приятно периодически испытывать себя и узнавать, из какого теста ты сделан. И завершается эта книга именно таким испытанием. Искушение начать антологию с А – «Азимов» и закончить на Z – «Желязны»[175] чуть не довело меня до судорог удовольствия. Но я все-таки приберег заключительное место для «Чипа» Дилэни – по причинам, которые объясняются в его предисловии, – и поставил Роджера Желязны предпоследним. Решающий фактор – слава. Дилэни нужно признание. Желязны уже стал богом и ни в чьей помощи не нуждается.

Роджер Желязны – это истощенный человек аскетичной внешности и польско-ирландско-пенсильванско-голландского происхождения со сдержанными и добрыми манерами, скрывающими такое чувство юмора, которому позавидовал бы и Торквемада. Он родился, как и редактор этой антологии, в Огайо. На самом деле практически по соседству: Роджер родом из Юклида. Это мерзкий городишко, где когда-то был магазин мороженого, в котором три шарика шли за девять центов, но и то давно. Комментарий самого Желязны о его пути до того, как он стал писателем, звучит так: «Быстро приобрел неизвестность в правительственных кругах на должности специалиста по политике претензий в Администрации социального обеспечения». Учился в Университете Вестерн Резерв и Колумбийском. Один бог знает, доучился ли, да это и неважно. Есть только один ныне живущий писатель, у кого подход к английскому языку еще уникальнее – Набоков. Сейчас Желязны проживает в Балтиморе с исключительно красивой женой по имени Джуди, которая для него слишком хороша.

У Желязны, автора таких номинированных на премии вещей, как «Мастер сновидений», «Роза для Экклезиаста», «Этот бессмертный», «Двери лица его, пламенники пасти его», есть дурная привычка – подминать все премии под себя. Его роман «Князь света» скоро выходит в Doubleday. В двадцать девять он уже получил «Хьюго» и две «Небьюлы», тем самым посрамив более мудрые и седые головы в жанре, проработавшие втрое дольше, впятеро усерднее и на одну двадцатую качественнее. Как-то даже неприлично для такого молодого человека.

Что вообще-то странно. В творчестве Желязны не чувствуется молодости. В его историях мы бредем по колено в зрелости и мудрости, смелом стиле, нарушающем такие правила, о существовании которых большинство писателей разве что подозревает. Его задумки свежие, атаки – дерзкие, решения – хлесткие. Все это неумолимо приводит нас к выводу, что Роджер Желязны – реинкарнация Джеффри Чосера.

Редко когда (особенно в бестолковой и капризной области фантастики) писателя на этапе становления признают и восхваляют так, как Желязны. То, что имя Роджера Желязны стоит на заметном месте в любом списке лучших современных авторов спекулятивной литературы, – признак его стойкости, таланта и мировоззрения. Можно только порадоваться, что мы еще много лет будем читать славные рассказы с пылу с жару его пишущей машинки, – и в качестве свежего примера вам предлагается следующий едкий комментарий, проницательная экстраполяция нашей «автомобильной культуры».

Аутодафе

Роджер Желязны

Мне не забыть жаркое солнце над песками Плаза-дель-Аутос, крики разносчиков напитков, ряды людей, набившихся напротив меня на солнечной стороне арены; темные очки – как дыры в их блестящих лицах.

Мне не забыть запахи и краски: красные, и голубые, и желтые, вечную вонь выхлопов, разлитую в воздухе.

Мне не забыть тот день, тот день с солнцем посреди неба и со знаком Овна, горящим в расцвет года. Я помню поступь красовавшихся заправщиков, их закинутые назад головы, машущие руки, белые вспышки зубов меж улыбающихся губ, торчащие из задних карманов комбинезонов тряпки, словно цветастые хвосты; и гудение – я помню рев тысяч гудков из динамиков, они то ревели, то нет, то ревели, то нет, опять и опять и снова, и затем одна последняя, долгая, переливающая нота, чтобы пронзить ухо и сердце своей бесконечной мощью, своим пафосом.

Потом – тишина.

Я вижу тот давний-предавний день так же, как сейчас…

Он вошел на арену, и поднявшиеся крики сотрясли голубой свод небес на колоннах из белого мрамора:

«¡Viva! ¡El mechador! ¡Viva! ¡El mechador!»[176]

Помню я его лицо, темное, печальное и мудрое.

Длинны были его подбородок и нос, и смех его был реву ветра подобен, и движения его были музыкой терменвокса и барабанов. Комбинезон его был голубым, шелковым, обтягивающим, расшитым золотой нитью и опоясанным черной лентой. Куртка его была в бусах, и сверкали чешуйки на груди, на плечах, на спине.

Губы его скривились в улыбке человека, кто познал слишком много славы и имел слишком много власти, что принесет ему еще больше.

Он сдвинулся, повернулся по кругу, не пряча глаз от солнца.

Был он выше солнца. Был он Маноло Стиллете Дос Муэртос, самый могучий мехадор, какого только видел мир: черные сапоги на ногах, поршни в ногах, пальцы точные, как микрометры, нимб темных локонов и ангел смерти на правом плече, – там, посреди заляпанного маслом круга истины.

Он поднял руку, и вновь поднялся общий крик:

– Маноло! Маноло! Дос Муэртос! Дос Муэртос![177]

После двух лет отсутствия на арене он выбрал для возвращения сей день – годовщину его смерти и ухода: ибо текли в его крови бензин и метил, а сердце его стало вороненым насосом страсти и смелости. Он дважды умирал на ринге, и дважды медики возрождали его. После второй смерти он ушел на покой, и кое-кто поговаривал, что он познал страх. Но того просто быть не могло.

Он махал рукой и купался в восхвалении его имени.

Вновь протрубили гудки: три долгие ноты.

Вновь настала тишина, и заправщик в красном и желтом вынес ему плащ, снял с него куртку.

Сверкнула на солнце подкладка из фольги, когда Дос Муэртос взмахнул плащом.

А затем раздалось последнее гудение.

Большие ворота поднялись, свернулись.

Он накинул плащ на руку и повернулся к воротам.

Сначала свет над ними был красным, и из темноты раздался рокот мотора.

Свет стал желтым, потом зеленым – и раздался звук осторожного переключения передач.

Машина медленно выкатилась на ринг, остановилась, прокралась вперед, остановилась вновь.

То был красный «понтиак»: капот сорван, двигатель – как гнездо змей, которые переплетались и спаривались за расплывшимся в кружении невидимым вентилятором. Крылья антенны вращались, вращались и вращались, пока наконец не остановились, глядя на Маноло и его плащ.

Своим первым противником Маноло выбрал неповоротливого тяжеловеса – для разминки.

Вращались цилиндры его мозга, что никогда не встречали человека.

Потом его пронизало сознание, присущее его роду, и «понтиак» сдвинулся вперед.

Когда