Опасные видения - Коллектив авторов

В следующий месяц он готовился к тому, чтобы сделать все самому. Возвел посреди аризонской пустыни виллу с кондиционером, окруженную забором. На вилле была полностью автоматическая кухня и запас еды на год. Биологическая и биохимическая лаборатория за пять миллионов. Библиотека с микрофильмами на три миллиона, где имелось все до единого слова на тему рака в истории. Аптека – всем аптекам аптека: свободный доступ буквально ко всем существующим препаратам – ядам, болеутоляющим, галлюциногенам, лекарствам от перхоти, антисептикам, антибиотикам, вирицидам, таблеткам от головной боли, героину, хинину, кураре, шарлатанским панацеям – ко всему. Стоило это дело двадцать миллионов долларов.

Еще на вилле находились: односторонний радиотелефон, большой запас основных химических веществ, в том числе радиоактивных, Коран, Библия, Тора, «Книга мертвых», «Наука и здоровье с Ключом к Священному Писанию»[174], «И цзин» и полное собрание сочинений Вильгельма Райха и Олдоса Хаксли. А еще очень большой и ультрадорогой компьютер. Когда виллу достроили, Винтергрин уже почти израсходовал свои фонды.

Когда оставалось десять месяцев на то, что мир медицины считал невозможным, Гаррисон Винтергрин ступил в свою цитадель.

В первые два месяца он жадно проглатывал библиотеку, спал три часа из двадцати четырех и регулярно ободрялся бензедрином. Библиотека не дала ничего, кроме данных. Он переварил данные и перешел в аптеку.

В следующий месяц он перепробовал ауреомицин, бацитрацин, фтористое олово, гексилрезорцин, кортизон, пенициллин, гексахлорофен, экстракт из акульей печени и 7312 других разнообразных чудес современной медицины – все тщетно. Он начал ощущать боль, которую тут же забивал морфином. Зависимость от опиатов на этом этапе была лишь мелким раздражением.

Он перепробовал химикаты, радиоактивные химикаты, вирициды, христианскую науку, йогу, молитвы, клизмы, запатентованные лекарства, травяные настои, колдовство и йогуртовые диеты. На это ушел еще месяц, пока Винтергрин по-прежнему чах, спал все меньше и меньше, принимал бензедрина и морфина все больше и больше. Ничего не помогало. Оставалось шесть месяцев.

Он находился на грани отчаяния. И тогда зашел с другой стороны. Сел в удобное кресло и смотрел в потолок сорок восемь часов подряд.

Медитации привели к тяжелому переутомлению глаз и двум важным словам: «спонтанная ремиссия».

За два месяца исследований Винтергрин натыкался на ряд случаев, когда рак на поздней стадии внезапно прекращался и пациент, уже оставивший все надежды, исцелялся. Никто не знал, как или почему. Это не могли предсказать, воспроизвести в искусственных условиях, но оно все равно случалось. За неимением объяснений это назвали спонтанной ремиссией. Где «ремиссия» означает излечение. А «спонтанная» – что никто не знает причину.

Хотя это еще не значило, что причины нет.

К Винтегрину вернулась энергия, даже забила ключом. Он знал, что некоторые пациенты с раком исцелялись. Следовательно, рак можно исцелить. Следовательно, проблема выходит с территории невозможного и теперь всего лишь находится в вотчине крайне маловероятного.

А воплощать маловероятное – специальность Винтергрина.

Когда ему оставалось полгода жизни, он с радостью засучил рукава и приступил к работе. Вычленил все известные случаи спонтанных ремиссий из своей раковой библиотеки. Вбил в компьютер все что мог: медицинские истории пациентов, курсы лечения, возраст, пол, религия, раса, убеждения, цвет кожи, национальное происхождение, характер, супружеское положение, рейтинги по Дану и Брэдстриту, неврозы, психозы и любимое пиво. Компьютер Гаррисона Винтергрина получил полный профиль каждого человека, когда-либо пережившего рак на поздней стадии.

Винтрегрин составил программу, чтобы проверить все корреляции между десятком тысяч разных факторов и спонтанной ремиссией. Если хоть один фактор – возраст, кредитная история, любимое блюдо, что угодно – коррелирует со спонтанной ремиссией, то не такая уж она и спонтанная.

Винтергрин выложил за компьютер сто миллионов. Это был лучший хренов компьютер в мире. Он выполнил задание за две минуты и 7,894 секунды. И дал Винтергрину ответ одним емким словом:

– Отрицательно.

Спонтанная ремиссия не коррелирует ни с одним внешним фактором. Она все еще оставалась спонтанной; причина – неизвестной.

Иной бы сдался. Кто-то с более традиционным мышлением встал бы в тупик. А Гаррисон Винтергрин был в восторге.

Он одним махом устранил всю внешнюю вселенную как фактор спонтанной ремиссии. Следовательно, человеческий организм и/или психика способны исцеляться сами собой каким-то мистическим образом.

Винтергрин приступил к исследованию и покорению внутренней вселенной. Вернулся в аптеку и приготовил сильнодействующую смесь. Закачал в самый большой шприц следующее: новокаин; морфин; кураре; влут – редкий центральноазиатский яд, вызывавший временную слепоту; олфакторкаин – совершенно секретный подавитель обоняния, которым пользуются заводчики скунсов; тимпанолин – препарат, временно усыпляющий слуховые нервы (в основном применяется многоглагольными политиками); большая доза бензедрина; ЛСД; псилоцибин; мескалин; семь других крайне экспериментальных и незаконных галлюциногенов; глаз тритона и лапа пса.

Винтергрин улегся на самом удобном диване. Промокнул спиртом вену с внутренней стороны левого локтя и вколол себе колдовское зелье.

Сердце заколотилось. Кровь побежала, разнося экзотичные препараты во все части тела. Новокаин подавил все чувствительные нервы в организме. Морфин устранил все ощущения боли. Влут ослепил зрение. Олфакторкаин отрезал все запахи. Тимпанолин сделал его глухим, как судья по дорожным нарушениям. Кураре – парализовал.

Винтергрин остался один в своем теле. До него не мог достучаться ни один внешний раздражитель. Он находился в состоянии полной сенсорной депривации. Желание провалиться в сон было неудержимым. И Винтергрин, хоть человек волевой, не мог бы оставаться в сознании долго. Но ему не давала уснуть большая доза бензедрина.

Он был начеку, в сознании, в одиночестве, во вселенной собственного организма, где не отвлекал ни один внешний раздражитель.

И вот первый, второй, а затем и в комбинациях, словно кулаки хорошего быстрого тяжеловеса, вдарили галлюциногены.

Органы чувств отключились, но мозговые центры, принимавшие сенсорные данные, все еще работали. На эти-то церебральные центры и подействовал могучий заряд разношерстных галлюциногенов. Он видел фантомные цвета, очертания, нечто без названия или формы. Слышал древние симфонии, призрачное эхо, безумное завывание. В мозгу клубился миллион невозможных запахов. Его разрывала тысяча ложных болей и давлений, словно ему ампутировали все тело. Сенсорные центры мозга стали мощным радиоприемником, настроенным на пустую частоту – забитую бессмысленными зрительными, слуховыми, обонятельными и осязательными помехами.

Наркотики отключили чувства. Бензедрин держал в сознании. А сорок лет жизни Гаррисоном Винтергрином сохраняли хладнокровие и рациональность.

Какое-то неопределенное время он принимал удары, на ощупь знакомился с этим странным новым не-окружением. Потом постепенно, поначалу робко, но набирая уверенность, взял ее под контроль. Разум выстраивал неверные, но полезные аналогии для действий, которые не были действиями, для состояний, которые не были состояниями, для сенсорных данных, которые не были похожи ни на одни сенсорные данные, что когда-либо