Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир

Это было нечто вроде детской колыбельной. Совсем простенький, наивный мотив. Неестественный, противоречащий всему, что только существовало в этом мире. Голос у нее был севшим, с хрипотцой, но все же хранил остатки былой звонкости. Ее пение странно гармонировало с шумом дождя, сливалось с ним в какую-то немыслимую симфонию, льющуюся в мой мечущийся в бреду мозг, словно лекарство. Музыка успокаивала. Музыка манила к себе, обещала успокоение.

Нам обоим казалось той ночью, когда я балансировал между горячечным бредом и мертвенной слабостью, что вопрос лишь в том, как скоро я усну тихим сном. Как скоро перестану мучаться и метаться. Каждый из нас мечтал, чтобы эта ночь поскорее осталась позади. Даже если вместе с ней для меня останется позади и все сущее.

— Маричка, — хрипло позвал ее я, едва разлепив губы.

Мне никто не ответил. Я нашел в себе силы, чтобы повернуть голову вначале влево, а затем вправо, и даже пошевелить рукой, ощупывая пространство около себя, но я убедился лишь в том, что ее нигде нет. Пробудившееся сердце забилось чуть чаще. Я ощутил внутри странную пустоту и нарастающую тревогу. Я вдруг подумал, что она ушла. Ушла насовсем.

— Маричка! — снова позвал я.

Страх из-за того, что ее нет, вдруг вернул в мое обессиленное тело силу духа. Я перевернулся на живот, потом присел на четвереньки. С трудом подполз к сваленным у меня в ногах рюкзакам, на которых, как и на плаще-палатке, виднелись въевшиеся бурые пятна. Поверх рюкзаков лежал автомат со сложенным прикладом, но я отбросил его прочь и расстегнул молнию. Я не знал точно, что ищу. Может быть, воду. Пить хотелось просто невыносимо. Ослабевшими пальцами я перебирал какой-то хлам. Сигареты… жевательная резинка… баночка «бессонного напитка» со вкусом кофе. При виде банки меня затошнило. Хотелось воды. Хотя бы грамм простой воды.

Оставив рюкзак, я подполз к дыре меж прогнивших досок пола, где виднелась большая лужа, оставшаяся со вчерашнего дождя. В воде я увидел бледное, осунувшееся лицо мужика, выглядящего куда старше тридцати из-за нездорового вида, темных кругов под глазами, преждевременной седины на голове и щетине. Помимо старого шрама на лбу теперь был еще свежий рубец, длинный и тонкий, рассекающий лицо от глаза до верхней губы. Сложив ладони лодочкой, я зачерпнул грязную воду из лужи и вылил на лицо. Несколько капель, кажется, попали на губы, и я с наслаждением облизнул их. Я выпил бы и всю эту лужу, если бы остатки прочно вдолбленных еще в детстве инстинктов не подсказывали, что содержащиеся в ней радионуклиды укоротят мне жизнь на несколько месяцев. Я выплеснул на лицо и на голову еще несколько ладоней воды, чтобы освежиться. Потом уперся руками в гнилые доски и, не обращая внимание на их натужный скрип, заставил себя встать. Рана на левой руке, усугубившаяся из-за вчерашнего упражнения с веслами, давала о себе знать, но, кажется, за ночь чуть срослась. Ушибленные ребра тоже беспокоили, но боль была терпимой. Поднявшись, я пошатнулся, но на ногах устоял. Зрение было довольно ясным. Очень хотелось пить. И немного даже есть.

Кажется, организм переборол отраву.

— Маричка-а-а! — позвал я ее уже громче.

Вновь подойдя к рюкзаку, я поднял автомат, по привычке вытащил из гнезда магазин, убедившись, что обойма полна. Верно, вчера у меня не было необходимости использовать его. Сняв оружие с предохранителя, вышел на улицу. Прихрамывая, обошел мельницу вокруг, убедившись, что ее нигде нет. Собирался было идти искать дальше, но вдруг понял, что не знаю, в какую сторону.

— Ничего. Она вернется, — буркнул я себе под нос, с непонятной убежденностью.

Пока ждал ее, внимательнее осмотрел наше укрытие. Недалеко от спального места обнаружил остатки костра. Угли все еще хранили на себе легкий запах мяса и почему-то горелой шерсти. От запаха к горлу подступила тошнота. «Валькирия» странно действовала на вкусовые рецепторы: иногда полностью атрофировала их, а иногда обостряла до такой степени, что малейший вкус или запах еды воспринимался настолько остро, что невозможно было заставить себя проглотить хоть кусок. По этой причине в наши наборы выдавали синтетические продовольственные пайки, не имеющие вкуса и запаха.

Совсем рядом с местом, где мы спали, лежала развороченная аптечка, мой индивидуальный медкомплект. После прошедшей ночи там не осталось больше ничего, что могло бы улучшить мое состояние, даже последней дозы «Валькирии» — бесценного сокровища, которое я был намерен беречь до самого последнего момента, пока не станет совсем уж невмоготу… но не сберег. Оставшись без нее, я ощутил пустоту и тревогу… и в то же время свободу.

Я еще раз настырнее порылся в обоих рюкзаках, но воды там так и не нашел. Переборов смешанные ощущения, отхлебнул из банки энергетик. Химический привкус жидкости, только претворяющейся, что содержит кофе, был мерзким, но я отхлебнул еще раз, и снова, пока опустевшая жестяная банка не сжалась у меня в руке. Чтобы занять себя чем-то, отложил автомат, сделал осторожную растяжку и разминку. Поприседал, попробовал отжиматься от пола.

Шаги я услышал издали. Сразу узнал их. Сердце в груди радостно забилось. Но почему-то я сделал вид, что ничего не заметил.

— О, Господи! — воскликнула Маричка, заходя на мельницу, и ее озабоченное лицо просияло искренней радостью. — Я шла сюда и гадала, жив ли ты еще! А ты решил заняться утренней физкультурой?!

Странно, но при появлении этой почти незнакомой мне девушки я ощутил в душе необычный подъем. В какой-то момент во мне даже шевельнулся странный порыв подойти к ней и обнять ее, прижать к груди. Но я замялся, не решился на это, запутался в несвойственных легионеру мыслях.

— Где ты была? — спросил я, и мой голос прозвучал строже, чем я хотел.

Она красноречиво тряхнула шлейками двух рюкзаков, которые тащила на плечах. Я вдруг обратил внимание, что вместо ее поношенной ночной сорочки на Маричке нормальная добротная одежда — коричневые ботинки-говнодавы, слегка коротковатые на нее армейские штаны из плотной ткани камуфляжной расцветки, водолазка болотного цвета с воротником под горло и маловатая на нее коричневая куртка из свиной кожи с красной «комсомольской» повязкой на рукаве. Я хорошо помнил, на ком я прежде видел такое снаряжение.

— Пришлось впору? — спросил я, кивнув на новую экипировку.

— Слегка маловато, — пожаловалась Маричка, и ее щеки покрыл легкий румянец. — Этой девчонке выдадут новое снаряжение, когда ее найдут. А я устала таскаться по холоду и под дождем в ночнушке и босиком…

— Да кто спорит?! — фыркнул я. — Я не о том беспокоюсь. Я так и не могу понять, куда и зачем ты…

— Ты не помнишь? Нам пришлось оставить часть снаряжения по дороге, когда тебе стало… ну, совсем тяжело идти. Я возвращалась за ними, пока их не нашел кто-то другой.

— Ты ради этого рисковала? Ради этих двух рюкзаков?! — недоверчиво переспросил я.

— Там должна быть вода. Тебе она сейчас очень нужна. В тех двух, что мы взяли, кх-кх, воды нет ни капли! Так-с, давай посмотрим.

В первом же рюкзаке действительно нашлась в самом верху пластиковая бутылка с прозрачной жидкостью, очень похожей на воду. Маричка торжествующе потрясла ею передо мной, призывая признать ее правоту.

— Возвращаться было очень опасно, — произнес я вместо «Спасибо». — Особенно после ляпа, который я совершил вчера. Стоило избавиться от свидетелей. На меня словно напало какое-то наваждение. Не знаю, почему я…

— Я рад, что ты поступил так, — мягко перебила меня девушка с благодарностью в голосе. — Убийство этих детей ничего бы не изменило.

— Люди перестают быть детьми, когда берут в руки оружие, — угрюмо ответил я одной мудростью, которую услышал в незапамятные времена от человека, хорошо умеющего оправдывать паскудные дела. — Их наверняка уже нашли, и они выведут преследователей на наш след! А ты своим походом еще облегчила им задачу! Возможно, в эту самую минуту нас окружает группа захвата!..

— Знаешь, машина все еще стоит там, где мы ее оставили. Их пока никто даже не нашел.