Стать тенью для зла (СИ) - Силаев Денис

Но пока можем - терпим. Благо, по многочисленным наблюдениям, у японцев молчат многие орудия, которые должны бы стрелять. Что это? Так метко выбиваем у них пушки, или это какое-то азиатское коварство? И без глазастого Васильева видно, что вот этот залп с "Асахи" дал только два высоких столба от главного калибра, до этого "Микаса" отстрелялась тремя, а с "Сикисима" вместо семи снарядов среднего калибра отправила нам только пять.

Хотя отставить контркурс, сейчас мы нагло отдадимся, отвернув буквально под прямым углом. Нам сейчас не нужно добиваться каких-то хороших процентов попаданий, спор сейчас не об этом. Просто поломаем артиллеристам обоих эскадр пристрелку. Того наверняка решит в очередной раз пройти за кормой и снова окажется с левого борта. Небольшой выигрыш должен получится - оптические прицелы японцев немного получше наших, с устаревшими мушками и целиками, но при контровом свете Солнца оптика засвечивается, и разглядывать в нее цели становится трудно. Да, собаки, пошли за корму. Самый пикантный момент "обрезания" заключается в том, что пристрелявшись по идущим впереди броненосцам, комендоры "Севастополя" и "Полтавы" будут уверенно накрывать менее защищенные броненосные крейсера. Получая от них куда более легкие восьмидюймовые ответы. Чему там этот Того в Англии учился-то?

Промежуточный результат такого маневра не заставил долго себя ждать. Выворачивающая в строй концевой, "Асама" припадала на корму, и, похоже, с трудом удерживала курс. Наверное Боженька ее наказывает за вероломное убийство красавца "Варяга", постоянно ей достается в каких-то случайных ситуациях. Ага. Японцы как крысы, ступающие за Нильсом, снова, как зачарованные начали обгонять нас с левого борта. Ну и что изменилось с тех пор, как вы проделывали такое три часа назад? Несколько десятков дырок в наших и ваших кораблях? Понимаю, что вы себе все это как-то иначе представляли, но уж извините. Опять наступаете на те же грабли. Опять ваши крейсера пройдут по пристрелянному маршруту. После того, как головная "Микаса" соберет по паре залпов главным калибром от каждого русского корабля.

Все-таки Того очень верит в своих наводчиков, разрешая им бить по флагманскому "Цесаревичу" с самых дальних дистанций. Вот и сейчас, первые три корабля стреляют сюда, хотя по ним с более комфортного расстояния действуют "Пересвет" и "Победа". Все-таки русские наставления по артиллерийскому бою, может и не самые передовые, но рассчитаны так, чтобы и не от самого великого наводчика, вооруженного не самыми лучшими прицелами и дальномерами, в бою всегда была польза. Вот несколько японских снарядов легли кабельтовых в четырех от броненосца, и в этот момент через стену поднятой воды проступила яркая вспышка на идущем четвертым "Асахи". Давайте, узкоглазые. Старайтесь удивить своих командиров такими кучными накрытиями с сорока семи кабельтовых, в то время как русские комендоры из середины эскадры с тридцати восьми (вся эта геометрия видится будто написанная на школьной доске) посредственно отправляют каждый восьмой залп в цель.

Два разрыва от крупного калибра снова легли недолетом, но в этот раз ближе. Мутные фонтаны воды, подсвеченные изнутри оранжевыми всполохами, взметнулись выше мачт и начали величаво опадать, постепенно уходя за корму «Цесаревича».

- Вот-вот накроют, пожалуй, попросите Николая Михайловича придавить еще пол румба вправо, — командующий Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Витгефт, сидя в кресле на крыле мостика, повернулся к вовремя подошедшему флаг-офицеру.

- И я просил Вас наблюдать за крейсерами с правого борта, так что извольте выполнить.

- Ваше Превосходительство, зашли бы в рубку, японцы опять пристрелялись, — вежливо кивнул, мол услышал Вас, лейтенант Кедров. Наклонившись ближе, тихо шепнул: - Жуля опять ворчит. Ее заперли в ходовой, она нормально сидела, к взрывам привычная, и вот начала опять, как утром.

- Тем более, Михаил Александрович. Как дворянин дворянина прошу...

Ну слава Богу, ушел принципиальный лейтенант на правый борт. Если эти демоны более-менее адекватно воспринимают ситуацию, то им самое время вмешиваться. Есть надежда, что не понимая некоторых нюансов, они еще полны оптимизма, например японские фугасные снаряды, взрываясь на корпусах русских кораблей, являют зрителю красные шапки разрывов и густые клубы черного дыма, в то время как русские снаряды с тугими взрывателями предпочитают тихо делать свое дело внутри пробитых корпусов, нанося внутренние повреждения без особых эффектов для зрителя.

Неведомая хрень.

- Есть, есть третий! С востока идет, явно помогал Камимуре ловить наш Владивостокский отряд, но старший его вызвал. Сейчас навалятся. По местному - в районе полшестого, но в принципе, можем действовать.

- Третий дрон налегке?

- Нет, явно с "Тсамсэ" идет.

- Радиуса поля хватает?

- Нет, всех троих не впишем, они сейчас рассредоточены. Хотя, если сейчас вальнем вот этого, то остальных возьмем. Нам Ямагато живой нужен, и он, скорее всего на первом номере. Глубины тут небольшие, сбитое потом аккуратно приберем.

- Понимаю, что всех троих уничтожать, излишне кровожадно, но может и второго сбить? Там весь состав хронопреступления особой тяжести налицо, все инструкции соблюдем. И поле врубать не придется, энергии и ресурсов сбережем просто море.

- Первый, я понимаю, но все идет к тому, что нам придется вскрываться. Наброски у меня есть, алгоритмами одобрены. Тихо! - внезапно выдохнул Второй. На экране что-то полезло красными иконками, одна из которых, мигая и рассыпая вокруг себя какие-то пиктограмки и цифры, двинулась к русскому кораблю, идущему первым.

- Команде четвертого, реакция по первому протоколу! Применение силы разрешаю. Группе Сигма - не предпринимать ничего, ныряю к вам. Первый, Вы со мной?

28 июля 1904 года, Желтое море, близ мыса Шантунг. Броненосец "Цесаревич".

Матрос Васильев.

"Попали" - понял Василий. Ему еще когда в госпитале лежал после ранения на "Страшном", доктор все растолковал. Ты, говорит, братец, правильно не почувствовал момент ранения, так любой человеческий организм устроен. Нам для чего боль нужна? Она хозяину сигнализирует, мол тут вот неладное, давай, делай что нибудь. А что ты сделаешь, когда, например, осколок тебя насквозь пробил? Не перенесешь ты такого испытания, стало быть и сообщать не о чем. Поэтому самый громкий взрыв, который порвет тебе барабанные перепонки, ты не услышишь, самую яркую вспышку, которая выжжет тебе глаза - не увидишь. Тяжелое ранение обычно - это тишина и темнота. Как-то так доктор тот ему объяснил, только более умными словами. И сейчас Василий находился в тишине и темноте. Палуба не ходила под ногами, руки... А вот руки чувствовали. Как раз до этого "попали" левая рука лежала на кожухе верного "Гочкинса". И он его чувствовал! Что же ему, голову снесло? Рука чувствует, а ноги. Да! Ноги чувствуют, только палуба СОВЕРШЕННО не ходит под ногами, не отдаются машины. Ага, и зрение, кажется, возвращается.

Адмирал Витгефт.

Так вот как это выглядит? Темнота и тишина? И этого мы так боимся с самого своего рождения? Оказывается смерть - это сидеть в темноте и тишине в кресле? Стоп. А зачем ТАМ кресло? И почему меня опять величают Вашим Превосходительством знакомым голосом Васильева? Сейчас окажется, что я в лазарете и верный ординарец собирается протянуть мне поилку? Вот и трясет за плечо, зараза. Наверняка сейчас навалится боль и в ноздри ударит запах карболовой кислоты, зачем ты, матрос Васильев, торопишь этот ужасный момент?

В глазах посветлело. Как говорят в таких случаях драматурги, "те же и в том же месте". Мостик броненосца. Но какая зловещая тишина. Оглох? Контузило? Да нет же, вот, вестовой шепчет почти в ухо, и слышно, как разлепляются и слипаются его пересохшие губы. Что тут творится?