Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Мы остановились у лестницы, освещённой только светом с телефонов. Марина, видимо, тоже всё поняв, посмотрела на меня как‑то подозрительно.

– Владимир Петрович, а вы уверены, что нам стоит подниматься так высоко? Тут же нет лифта… – зашла она издалека, подбирая слова так, чтобы меня не обидеть.

– Ну и что? – я вскинул бровь, хотя всё понял. – Пошли, всего‑то двадцать этажей.

Марина смутилась, опустила глаза, но всё же добавила:

– Владимир Петрович, вы же… ну… вы же у нас даже на третий этаж с перерывом поднимаетесь.

Я помолчал. Что сказать, мне и на четырнадцатый этаж подняться – уже событие. А тут двадцать с лишним этажей.

Мозг сразу предложил дать заднюю: мол, можно и на балконе нижнего этажа посмотреть. Но я отмёл эту мысль моментально.

Не в моих правилах отступать, тем более перед женщиной. А уж перед такой – тем более. Я и так Марину сюда затащил не без труда, она каждого шороха боится.

К тому же я сам предложил. А раз я начал, то надо дойти до конца.

– Я не это хотела сказать… – Марина улыбнулась, чуть виновато. – Просто волнуюсь за вас.

– Не переживай, – отмахнулся я.

Начали подниматься. Первые три этажа прошли почти играючи. Я шёл легко, дышал ровно, с невозмутимой физиономией. Держал темп, стараясь не выдать, что сердце уже начинает отбивать барабанную дробь.

С четвёртого этажа началось учащённое дыхание. Воздух тут стоял тяжёлый и пыльный, поэтому приходилось непросто.

После шестого этажа я уже откровенно обливался потом, футболка под курткой прилипла к спине, но благо тут было темно – освещения не было вовсе. Оттого Марина не видела, как я превращаюсь в мобильную сауну.

Седьмой, восьмой, девятый…

На десятом начался настоящий ад. Ноги налились свинцом, дыхание стало прерывистым. Дома, поднимаясь на четырнадцатый этаж, я всегда делал паузу перед финальным рывком. Тут бы тоже не мешало…

Но останавливаться перед Мариной не хотелось. Пришлось импровизировать.

На одиннадцатом этаже я будто случайно наступил себе на шнурок.

– Владимир Петрович, у вас шнурок развязался, – тут же заметила Марина.

– Да? – сказал я с таким видом, будто только что обнаружил вселенское открытие. – Ну, надо же.

Присел, сделал вид, что завязываю, а сам украдкой ловил воздух ртом, как рыба на берегу.

Пока завязывал «шнурок», в голове успел пройтись целый план действий на случай инфаркта, но уже через полминуты дыхание выровнялось.

Честно говоря, это, наверное, было самым длинным завязыванием шнурка за всю мою жизнь.

– Всё, – сказал я минуты через три, выпрямляясь. – Можно дальше.

Марина улыбнулась – в её улыбке сквозило лёгкое восхищение, и мне даже стало чуть легче. Работаем, Владимир Петрович, держим фасон… я пошёл дальше.

Пауза действительно помогла. Дыхание чуть выровнялось, и сердце стучало уже не так бешено. Но впереди оставалась ещё половина – идти‑то было почти столько же.

Вот будет картина маслом… Затащил женщину в запретное место, а потом схватил инсульт. Приедет скорая, увезут физрука с недостроя – вот кто‑то повеселится.

Я поглядывал с какой‑то надеждой наверх и, вытирая пот со лба, заставлял себя идти дальше. Как говорится, работали и в худших условиях.

Мы прошли ещё четыре этажа, и тут Марина остановилась, упёрлась рукой о стену и выдохнула.

– Вы как, Владимир Петрович? Не устали?

– Да нет, – сказал я, выпрямившись, будто только начал разминку. – Полный порядок, даже не заметил.

Марина глянула на экран телефона.

– Нам надо ускоряться. Если хотим увидеть звёздопад. – Осталось десять минут.

– Понял, – процедил я. – Работаем по ускоренному нормативу.

Марина улыбнулась, и мы вновь двинулись вверх. Нужный перерыв, чёрт возьми…

Пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый…

Где‑то на семнадцатом в глазах начали мелькать звёздочки – не небесные и не нашего звездопада. Нет, это были те звёздочки, что появляются, когда организм уже мягко намекает: «Ты перегибаешь».

Мир немного поплыл, звук шагов гулко отдавался в голове.

Но я стиснул зубы… с ненавистью посмотрел на очередные ступеньки и пошёл дальше. Рассчитать бы только так расстояние, чтобы, когда я завалился в обморок, не задел Марину.

И, чёрт возьми, то, что я, переборов себя и заставив идти дальше, будто включило внутренний резерв. Внутри словно сработал рубильник, и открылось второе дыхание.

Ноги перестали дрожать, грудь задышала ровнее.

Последние три этажа дались уже значительно легче. Да, я прекрасно понимал, чем грозит такое небережное отношение к организму, но других вариантов у меня не было.

Наконец мы выбрались на крышу.

Дверь скрипнула, пропуская нас в прохладный ночной воздух. Ветер сразу ударил в лицо, принося долгожданное облегчение.

Марина первой пошла к краю крыши, осторожно ступая по бетонной крошке.

Я шёл за ней, но, когда она отвернулась, остановился, упёрся руками в колени и несколько секунд просто стоял, восстанавливая дыхание. Да, подъём дался непросто, но спускаться уже будет куда легче.

– Владимир Петрович! – позвала Марина. – Посмотрите, какой тут великолепный вид!

Я подошёл к ней и глянул вниз. Там тянулась река, на другом берегу которой мерцали огни домов и открывался вид на город. Над головой застыло чистое небо, звёзды светили ярко, как будто кто‑то специально протёр «стекло» вселенной для этого вечера.

– Какая красота… – завороженно прошептала Марина.

– Ну вот, видишь, стоило того, – ответил я. – Ща, погоди.

Я огляделся. На краю крыши стоял перевёрнутый пластиковый ящик. Я сходил за ним, поставил его у края крыши. Получился вполне приличный «столик».

Я разложил на импровизированном «столе» остатки еды, разлил воду по пластиковым стаканам.

– Во, сервис хоть куда. Ресторан «На высоте», – подмигнул я девчонке.

Марина наблюдала будто заворожённая, прижимая к себе куртку. Ветер трепал её волосы, заставляя ежиться, но было видно, что она счастлива.

– Сколько до звёздопада? – спросил я, глядя на небо.

– Семь минут, – ответила Марина, вскинув голову. – Надо смотреть вон туда, – девочка указала рукой на юго‑восток, где небо казалось особенно чистым.

– Понял, – кивнул я.

Марина взяла ролл, начала неторопливо есть, будто не хотела спугнуть этот миг. Я смотрел на неё украдкой, сделав жадный глоток воды.

Следом поставил на «столик» кассетный магнитофон, нажал кнопку Play. Лента зашуршала, и через пару секунд из динамика потянулись знакомые мелодии.

– Боже, я такие песни сто лет не слышала.

Из динамиков магнитофона зазвучала Аллегрова со своим «младшим лейтенантом».

– Моя любимая песня! – Марина оживилась, начала тихонько подпевать, пощёлкивая пальцами. – Все хотят потанцевать с тобой…

Песня быстро закончилась, и Марина покосилась на меня.

– Владимир Петрович, а можете перемотать?

– Организуем, – я нажал кнопку перемотки.

Но магнитофон был старый, кнопки то залипали, то щёлкали вхолостую. Лента чуть зажевалась, и я быстро остановил, чтобы не порвать.

– Жаль… – вздохнула Марина. – Значит, уже не послушаем.

– Почему не послушаем? У тебя есть ручка или карандаш?

Она удивлённо моргнула:

– Есть… я же учительница.

– Давай сюда, – сказал я, протягивая ладонь.

Марина достала из сумочки синюю ручку и подала мне. Я достал кассету и вставил в одну из катушек карандаш. Начал аккуратно перематывать.

– Ого, как вы умеете! – удивилась Марина, наблюдая за моими действиями.

Я вставил кассету обратно, нажал Play.

Магнитофон ожил, и снова заиграла Аллегрова. Девчонка снова удивлённо уставилась на меня.

– А как вы угадали, сколько надо отматывать⁈

– Опыт, – усмехнулся я.

Аллегрова уже допевала, когда Марина встрепенулась.

– Так, Владимир Петрович, – она взглянула на часы. – Через минуту начнётся звёздопад!

Я снял с себя пиджак и набросил ей на плечи.

– Ой… спасибо…