Гном, убей немца! (СИ) - Агишев Руслан

— Ура, рыбалить пойдем! — в один голос заорали младшие братья. Петька даже вскочил с места и приплясывать начал. — На леща, на леща!

Только я сидел как на похоронах. Бледный, с горящими глазами и смотрел куда-то вдаль.

— Санька, а ты как? Твоя удочку в сенях уже пылью покрылась, — со смешком посмотрел на меня отец. — Помнишь, как ты в прошлом году там целого карпа вытащил, а потом в пруд свалился? Мать тебя еще потом за порванные портки ругала, а?

Я повернулся к нему, не понимая, чего он там такое несёт. Какая рыбалка? Какие лещи, карпы? Его «звала» Земля!

Родовой Зов становился все сильнее и сильнее, и сопротивляться ему не было никаких сил. Священная Кирка уже потеплела, ощущая со мной единение.

Я тяжело вздохнул и в полной тишине попросил:

— Бать, я снова в забой хочу, на глубину. Возьми, бать, очень хочу.

— Ну ни ху… — Фёдор выругался было, но не договорил, проглотил остальное. — Санька, ты чего, совсем башкой ушибленный? Только же из больнички?

— Саша⁈ — возмущенно вскрикнула Прасковья. — Какая еще шахта? Чуть не учился там. Не пущу…

Она встала, уперла руки в бока с таким непреклонным выражением лица, что стало совершенно ясно — точно, не пустит, лучше дома закроет.

— Подожди, мать, не кричи, — хлопнул по столу рукой отец. — Тут разобраться нужно. Ну-ка, Санька, рассказывай все как есть. В забое ты уже был, на глубину спускался. Сам знаешь, что шахта не каждого принимает. Ну?

Я не спрятал глаза в пол, как раньше. Смотрел прямо на отца.

— Я хочу быть рудокопом, как и ты батя, — сказал я твердо, уверенно. — Я знаю, что этот не просто и опасно, но этот моя судьба, моя жизнь.

— Гм, — мужчина явно растерялся, не зная что-то ответить. — Вот и сказал…

— Федя, даже не думай! — тихо с угрозой сказала женщина. — Не пущу сына! Чуть не угробил, совсем его в могилу свести хочешь?

— Ты чего, дура, такое говоришь? — потемнел лицом Фёдор. — Сын повзрослел, а ты его до седых мудов у юбки будешь держать? Значит, так, Санька, решил стать шахтером, значит, станешь.

Глава 4

Не просто «иду к успеху», а лечу…

п. Красный Яр

Надо ли говорить, что спуститься в шахту у меня не удалось ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра.

Мать с отцом после того обеда так сильно разругались, что уже второй день не разговаривали. Когда за столом собирались, ели молча и зло зыркали друг на друга.

Вдобавок, в шахте, словно специально, подъёмник «встал», пришлось с самого Киева бригаду ремонтников вызывать. Вот уже третий день возились, все никак починить не могли. Словом, все было против меня.

Я же все эти дни всё никак себе места найти не мог. Днем ещё куда ни шло. Терпел, с головой влезая в домашние заботы. Дом после меня блестяще так, словно его только-только построили. Полы, потолок и стены скребком отскоблил до свежего дерева — просто любо дорого смотреть. Прибил, подкрутил все, что только можно было прибить и подкрутить.

Огород у дома, вообще, стал образцово-показательным для всего посёлка Красный Яр. Как это ни смешно, но к ним со всего посёлка люди зачистили, чтобы на участок полюбоваться и на мою работу посмотреть. Когда я грядки по нитке равнял и сорняки новичком выкапывал, то у забора целая толпа из соседей собиралась. То и дело слышались восхищенные ахи и вздохи:

— Какой молодец!

— Трудяга, а мой-то подлец, целыми ночами по девкам бегает, а потом весь день отсыпается…

— Видишь, Гришка, как Санька матери помогает? А ты, поганец, палец о палец не ударишь! Пороть тебя гаденыша нужно, чтобы неделю сидеть не смог…

— Прямо загляденье, а не участок! Все грядки ровненькие, ни одного сорняка!

— Красота-то какая! Ну, Санька, ну молодец…

Хуже всего было ночью, когда Зов предков накрывал особенно сильно. Вот тогда меня и начинало по-настоящему корежить — до судорог в теле, до зубовного скрежета.

— … Не могу больше, совсем никаких сил нет, — шептал я, кусая до крови свою же руку, чтобы не заорать от жуткой тоски. — Подгорные Боги, чего же так тошно-то?

В ту ночь, когда меня «накрыло» особенно сильно, я едва с печи не свалился. Ворочался, лягался, брыкался во сне, и чуть не грохнулся с верхотуры.

— Санька, дурной, хватит лягаться, — сквозь сон пробормотал младший брат, Петька. — Весь бок в синяках…

На следующее утро, когда на завтрак все собрались, случилось нечто, что «двинуло» мою жизнь дальше.

— … Все, хватит! — Фёдор, сидя за столом, со всей силы ударил по столу кулаком. Так грохнуло, что все за столом вздрогнули, а Прасковья, вдобавок, ещё и побледнела. — Хватит всех этих глупостей! Прасковья, что мы как враги, волком друг на друга глядим? Хватит, может?

— Федя, он же чуть не заги…

— Прасковья, ты посмотри на него! — отец ткнул в меня пальцем. — Загубим же парня! Гляди, как высох, одни мослы остались! Сохнет же!

Выглядел я, и правда, не очень хорошо. За эти три дня моих метаний я натуральным образом сбросил два или три кило, отчего рубаха и штаны на мне не «сидели», а висели, как на вешалке. Кожа от постоянного нахождения на улице потемнела, задушена. На ладонях появились твёрдые как камни мозоли. Волосы выгорели до белого цвета.

— Мужик в доме растет, а ты его все норовишь под юбку загнать. И так уже на улице смеются, что пацан не по девкам бегает, а дома с веником носится или раком с мотыгой в огороде стоит.

У матери лицо то краснело, то бледнело. Кусала нижнюю губу, чтобы не заплакать.

— Опять его хочешь в больничку отправить? — продолжал «давить» Фёдор. — Ты, Проша, пойми, что нельзя так с ним. Душа у него просит, понимаешь? Шахтер растет, как я, как мой батька! У меня ведь дед точно также тосковал, как по болезни обезножил и перестал в шахте работать. Говорил, что родной забой ночами ему снится, не отпускает.

Мать все же не выдержала и глухо расплакалась, уткнувшись в полотенце.

— Санька, снится тебе забой? — отец вдруг повернулся к нему.

А что он мог ответить? Только правду. Конечно же, снится каждую ночь, да еще днем преследуют видения.

— Да, бать, снится, — я кивнул.

— Вот, видишь⁈ Снится ему! — торжествующе воскликнул отец. — Проша, ну что ты расплакалась?

Он подошёл и обнял ее за плечи, а она тут же уткнулась ему в грудь лицом.

— Чего тут плакать-то? Тут радоваться нужно! Пацан настоящее дело в жизни нашел, точно знает, чем заниматься хочет. Посмотри кругом, сколько пацанов мечутся, как гавно в проруби, а найти себя не могут. А наш вот…

Постепенно всхлипы затихали, пока, наконец, окончательно не затихли.

— Ладно, — мать подняла голову и серьезно посмотрела на отца. — Ладно, Фёдор, пусть идет.

Услышав, как его величают полным именем «Фёдор», отец вмиг присмирел. Знал, что в такие моменты мать была абсолютно серьезна, и с ней никак не стоило шутить.

Присмирели и мы все.

— Пусть Саша пойдет с тобой на этот раз, но ты будешь следить за ним в оба глаза. Понял меня?

Отец с готовностью кивнул.

— И не дай Бог, что-нибудь с сыном случится…

Повисла нехорошая пауза, заставившая нас всех напрячься еще сильнее.

— Если такое произойдет, то я тогда уйду от тебя, и детей заберу. К матери уйду…

Шахта N 17 «Сталинский забой»

Мотор затарахтел, наполняя воздух грохотом и вонью солярки. Лампа над головой, закрытая защитным кожухом, несколько раз мигнула, а потом, наконец, засветилась ровным красным цветом.

Подъёмник дернулся, и медленно заскользил вниз. Перед глазами замелькали металлические балки перекрытий основных уровней, спутанные пучки проводов. Лязгал, хрустел металл.

Спуск на глубину начался.

— … Ну ты брат, и упертый! Петрович сказал, что есть даже перестал, так в забой хотел вернуться, — коренастый мужик, назвавшийся в прошлый раз дядей Сергеем, вдруг хлопнул меня по плечу. Наклонился ко мне — его чёрное от угольной пыли лицо с белыми зубами — оказалось прямо перед мною. Смеялся. — Уважаю, с характером, с нашим шахтёрском характером! Держи, Санька, краба.