Рекрут - Алекс Хай

грудь вонзили кристалл грязного Ноктиума, и я должен был погибнуть от передозировки. Однако меня спасли твари. Привлеченные ярким фоном вещества, они напали на принцев и скудную охрану. Риониса убила тварь, но приговор он вынес себе сам. — Я взглянул на Фиора. — Лишь одному удалось сбежать. Он не позвал на помощь. Не защитил брата. Просто трусливо сбежал и отсиделся в Форте Юнис.

— Ложь! — воскликнул Фиор, но Доминус жестом велел ему замолчать.

— Продолжай, — тихо выдохнул он.

— Я почти закончил, советники. Кристалл Ноктиума меня не убил, но… изменил. Сами видите. Я лишился возможности контролировать Блики, зато приобрел иную силу. И надолго утратил память. Лишь недавно она начала возвращаться.

Фиор не сводил с меня взгляда. Его лицо сделалось каменным.

— Вот моя история, господа советники, — я встал перед длинным мраморным столом и по очереди заглянул в глаза каждому. — Если вы ищете того, кому это было выгодно, то ответ очевиден. Ибо теперь он — единственный наследник. Он просчитался лишь в одном — я выжил.

В зале стало совсем тихо. Даже Герцог Варейн не шелохнулся. Только один из младших магистров едва слышно ахнул. А вот Салине сидела неподвижно, как статуя — глаза сверлили представителей Дневного клана.

Фиор хмыкнул.

— У тебя отличная фантазия, Ромассил. Или же тебя хорошо подготовили. Наверняка кто-то подсказал, как всё обставить. Тот, кому выгодна война кланов. Или ты просто слишком долго играл в Лунорождённого и поверил в собственную ложь?

Я сделал шаг вперёд. Защитный барьер контура не был активен, но воздух уже искрился — столько в нём было напряжения.

— Я выжил не потому, что заслуживал это. А потому что стал другим. С твоей подачи. Это ведь ты вонзил мне кристалл в грудь. Моё тело изменилось. Моя магия больше не отзывается на зов света. Зато тьма — откликается на меня с жадностью. Я не просто выжил. Я стал тем, кто может пройти Ночное Бдение и не сломаться. Кто способен говорить с Тенями. Кто носит меч, созданный для тех, кого считают частью истории.

Я видел, как Герцог медленно повёл плечами и разжал пальцы, сжавшиеся на подлокотниках стула. Его голос прозвучал, как отсечка в зале суда.

— Я подтверждаю, — сказал он, — что рекрут Ром не просто прошёл Испытание. Он освоил искусство обращения с Тенью, ранее считавшееся недоступным тем, кто не вырос в пределах нашего клана. Его переносимость нестабильного фона Ноктиума выше стандартных показателей. Он прошёл экзамены на Лунного стража. Я бы даже сказал — сдал их блестяще.

Он сделал паузу.

— Если забыть, кем он был, — продолжил Варейн, — то он — образец истинного Лунорождённого.

Не успел он закончить, как в зале раздался голос Фиора.

— Если забыть, кем он был, — передразнил он, поднимаясь, — то можно забыть и про честь, и про долг, и про кровь! Он — убийца! И бастард!

Я улыбнулся.

— Что из этого бесит тебя сильнее?

Фиор был на грани истерики.

— Вы все здесь забываете, с кем разговариваете! — взвизгнул он. — Это убийца моего брата! Он подстроил засаду, использовал Ноктиум против Риониса. Я видел всё. Я пытался его остановить, но… — голос Фиора сорвался, — когда понял, что уже не успею, был вынужден отступить. Это было не бегство. Это была попытка спасти хотя бы себя…

— Как удобно, — протянул я. — Ты почти расчистил себе дорогу к власти. Осталось лишь убрать меня.

Я видел, как его губы скривились в ярости, но он не успел ничего сказать.

Потому что Тень — моя Тень — поднялась сама.

Она взметнулась за моей спиной, будто вздох чёрной бури, и направилась к нему, нависая словно лезвие топора. В зале тут же зашептались, кто-то вскрикнул. Один из жрецов машинально начертал руну защиты на внутренней стороне запястья.

— Тихо, — велел я. — Назад.

Тень остановилась. Замерла на миг, потом отступила, растекаясь по полу.

Фиор молчал. Глаза его метались, как у человека, который впервые понял, что теряет контроль над ситуацией. И не потому, что я говорил убедительно. А потому что вся его жизнь — роскошная, нарисованная правильными линиями — дала трещину.

Я взглянул на Доминуса. Он не сказал ни слова. Но я увидел: он понял.

И ему было больно. Это был взгляд человека, увидевшего, как всё, чем он так гордился, обращают в пепел.

Мы встретились глазами. Он не отвернулся. Просто смотрел. А я не отвёл взгляда.

Я хотел, чтобы он видел, кого воспитал.

— Господа, — раздался голос одного из советников. Пожилой, дрожащий. — Простите, но… мы, к сожалению, не располагаем достаточными сведениями, чтобы сделать окончательные выводы. Тело наследника Риониса было возвращено в состоянии, не позволяющем установить точную причину гибели. Других свидетелей тех событий у нас нет. А это означает, что…

Он повернулся к залу, будто бы ища у кого-то поддержки.

— … что слово принца Солнцерождённых идёт против слова… простого рекрута.

И тут заговорил Тарен Сойр.

— Против слова Лунного стража, — сказал он спокойно. — Этот рекрут прошёл наши испытания. Он носит знак Меча и Полумесяца. Он доказал своё право быть частью нашего клана. И никто в этом зале не имеет права ставить под сомнение его статус.

Фиор опустился обратно на место. Он всё ещё сжимал кулаки и прерывисто дышал. Но теперь в его глазах больше не было высокомерия.

Только ярость.

И, кажется, в глубине этой ярости, в самой её сердцевине, рос страх.

Потому что он понял: мне начинают верить.

Варейн, напротив, выглядел почти утомлённым. Как коллекционер, у которого на глазах пытаются отобрать самую редкую вещь в собрании. Он был тем, кто не сдаёт позиции. Он знал: я — оружие, слишком острое, чтобы вот так просто отказаться от него. И уж тем более — отдать в руки тех, кто затеял эту комедию.

Но я тоже знал кое-что.

Если мы продолжим в том же духе, кланы сорвутся с цепей. Пойдут слухи. Потом требования. Потом ультиматумы. И в Альбигоре прольётся слишком много крови.

Мне не нужны были мертвецы. Я и активная война. Я намеревался действовать тоньше.

Я шагнул вперёд и остановился в центре круга. Посмотрел на старейшину, который только что успел сесть обратно. Он вздрогнул, не ожидая, что я нарушу порядок.

— Требую слова, — сказал я.

Все притихли. Советник, которому досталась