Рекрут - Алекс Хай

— Всё это похоже на ошибку, — произнёс Варейн, поднимаясь со своего места. — Опасную ошибку.

Герцог редко повышал голос — его и так слушали. А если не слушали — надолго в клане не задерживались.

— Ни один человек, — продолжал он, — не может пройти полную инициацию Лунорождённых, обрасти Тенью, вступить в контакт с Высшей сущностью и сохранить при этом магическую природу Солнцерождённого. Невозможно. Это основа равновесия. Основа нашего мира.

— И всё же, судя по всему, он это сделал, — раздался голос Альтена, сухой, как потрескавшийся свиток.

— Лорд Альтен, слово у Герцога Варейна! — напомнили ему.

Он поднялся с места, скользнул глазами по залу и уставился прямо на Герцога.

— Вы не верите, потому что не хотите верить, — произнёс он. — Но я докажу.

Он спустился на мозаичный пол, где меня оставили перед Советом.

— Все Солнцерождённые помечены. Это не просто клятва или родословная. Это — знак, наш тайный символ. Метка, оставленная древними методами. Она невидима для обычного глаза, не ощущается никакой из школ, кроме одной. Блики.

Лёгкий гул пошёл по залу. Кто-то из делегатов переместился ближе к краю кресла, кто-то прикрыл рот ладонью. Да-да, господа и дамы, вот теперь начинается настоящее представление.

— Метка проявляется только в одном случае, — продолжал лорд Альтен, — если Солнцерождённый вступает в контакт с собственным Бликом. Или… — он скосил на меня глаза, — с Бликом другого Солнцерождённого.

Он подошёл ко мне. Неспешно. Как палач, который уже выбрал оружие пытки и хочет растянуть момент.

— Я прошу разрешения у Совета продемонстрировать знак.

Небольшая пауза. Советники переглянулись. Кто-то явно колебался. Но представитель клана Золотых весов поднялся и кивнул.

— Продемонстрируйте.

Я пожал плечами, криво усмехнулся.

Лорд Альтен подошёл вплотную. В глазах — презрение, смешанное с восторгом от предвкушения победы. Его рука потянулась к моей рубашке и… одним рывком сорвала ткань с плеч. Я даже не дёрнулся.

Он наклонился. Прошептал мне на ухо:

— Сейчас все увидят, кто ты на самом деле. Как бы ни притворялся, бастард.

Я усмехнулся. Не ответил. Не потому, что не знал, что сказать. А потому что знал — он уже проиграл. Они сами заманивали себя в ловушку.

Он отступил на шаг. Протянул руку. Кончики пальцев зажглись мягким светом — золотым, текучим, как расплавленное солнце. Из его ладони вырвался Блик. Сфера света, плавно вращающаяся в воздухе, с искрами, похожими на частички распадающейся звезды.

Он направил её на моё плечо.

В этот момент в зале стало тихо. Даже магические лампы будто замерли. Только мерцание.

Блик коснулся кожи — и метка вспыхнула.

Небольшой, изящный символ. Линия, пересекающая круг. Тонкая вязь на полтона светлее кожи. Символ клана. Тот, что носили только свои.

По залу прошёл вздох. Один — но громкий. Как выстрел.

Я выдержал паузу. Поднял взгляд на Совет, на Варейна, на Салине. Даже на Доминуса — и он не мог скрыть удивления. И страха.

Фиор сиял, как полуденное солнце. Я же — улыбнулся. И сказал:

— Раз некоторые карты уже раскрыты… Я открою оставшиеся.

Глава 20

— Вы хотите знать, кто убил принца Солнцерождённых, — произнёс я и сделал паузу, позволяя тишине расползтись по залу. — Но хотите ли вы знать, кто убил Ромассила Хала, бастарда Доминуса и одного из самых преданных воинов клана?

На пару секунд наступила гробовая тишина. Та самая, что бывает в храмах перед кульминацией церемонии. Я намеренно говорил негромко — но достаточно чётко, чтобы каждый из сидящих в этом зале советников, магистров и глав кланов перестал изображать равнодушие.

Даже Варейн замер, словно пытаясь понять, действительно ли он ослышался.

— Спасибо, что напомнили, кто я, — добавил я с сухой усмешкой. — А то, признаться, начал привыкать к тому, что я просто Ром. Просто рекрут, начавший жизнь с нуля.

Фиор усмехнулся, как будто услышал забавный анекдот. Его ухмылка была слишком наигранная, слишком старательная — как у начинающего актёра, которому выдали длинную реплику, и он боится сбиться.

— Но раз уж сегодня день откровений, — продолжил я и принялся шагать по мозаичному кругу, — давайте я расскажу свою версию той ночи. А вы решите, кому верить: чудом выжившему или тому, кто называет себя жертвой, но не может предъявить ни одного доказательства.

Я сделал паузу и провёл рукой по груди, чуть расстегнув рубашку. На ней еще остался след от шрама. Места, куда принцы вонзили кристалл грязного Ноктиума.

— В тот вечер мне сделали неожиданный подарок. Маленький, изящный кристалл грязного Ноктиума. Прямо в грудь. Впрочем, нет. Давайте я начну с самого начала.

Я обвел взглядом зал. В рядах Дневного клана кто-то дернулся, кто-то даже шумно выдохнул — как если бы я внезапно оскорбил их всех публично. Грязный Ноктиум. Для Солнцерождённого это было хуже проклятия. Смерть с клеймом. Осквернение.

Я помолчал, вспоминая тот мерзкий металлический привкус во рту. Тот липкий страх, сгустившийся в горле. И крики.

— В тот вечер мы ехали в Форт Юнис. Это была инициатива принцев, а я, как их вечный сопровождающий, был обязан сообщить о поездке нашему командиру из Солнечных рыцарей. Но братья уговорили меня не делать этого.

— Зачем вы поехали в Форт Юнис на закате? — спросил советник из Золотых весов.

Я улыбнулся.

— У молодежи Дневного клана свои способы выделиться. Считается престижным забраться в Дикие земли после заката. Ведь Солнцерождённые не обладают способностями своих вечных конкурентов из ночного клана, и им куда сложнее выжить в пустыне ночью. Моя вина — я потакал задору принцев Риониса и Фиора. Но в тот момент я ещё не знал, что эта вылазка была тщательно спланирована, чтобы избавиться от меня.

— Зачем им от вас избавляться?

Я криво улыбнулся.

— Когда Доминус решил возвысить меня и дать шанс построить карьеру, он допустил ошибку. Подумал, что нерадивые принцы возьмут с меня пример и начнут тянуться за мной. На деле вышло наоборот. Я лишь раздражал их своими достижениями. И поскольку я оказался более талантлив, они начали видеть во мне конкурента. Иными словами, они избавились от потенциального наследника. И это им удалось.

Я повернулся к свету так, что шрам на моей груди стал виден всем советникам.

— Меня опоили еще в повозке. Очнулся я уже на закате в пустыне. Мне в