Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

Хреновый из меня аристократ – ногами по грязюке топтаться не гнушаюсь, сам на кухне вкалываю часами напролет, в поту да копоти (и мне это нравится, что самое-то для окружающих странное), поклонов к себе не требую – сами кланяются – и даже регулярно отвешиваю в ответ приветливые кивки. Даниле Романовичу такое и в голову-то не придет, и не потому что он хуже или лучше меня, а просто потому, что родился и вырос он в хардкорном феодализме русского образца.

Прежде всего – глаза. Карие, обрамленные морщинами, холодные, равнодушные, повидавшие – на такой-то должности «повидать» сам Господь велел! – все темные стороны ранней русской государственности, усталые от этого донельзя, но блестящие от могучего, стоящего за ними, ума. Высокий лоб венчался аккуратным пробором, торчащим из-под каноничной, комично-огромной, «боярской» меховой шапки.

Тело Даниилы Романовича было укутано в парчовый кафтан ярко-лазоревого цвета. На груди – золотой нитью вышитые «кружева». Такого же материала и цвета портки, а пояс – кожаный, инкрустированный драгоценными каменьями и золотом. Ступни – в мягких сафьяновых сапожках с загнутыми носами. Это – так сказать «верхнее исподнее», а поверх кафтана Данила Романович изволили носить шубу из меха куницы. Середина сентября – совсем не то время, когда шуба реально нужна, поэтому дядя ее не надел как полагается, а набросил на плечи.

Высокий – под метр восемьдесят. Седины – ни капли, ни в опрятно постриженной и уложенной бороде, ни в видимых из-под шапки волосах. Тем более никакого «солидного» животика – как и положено представителю воинской (а иной в эти времена на Руси считай что и нет) аристократии, Данила Романович сызмальства учился ездить на лошади, махать сабелькой да постреливать из лука, а потом, когда подрос, стал всю эту «физкультуру» регулярно применять на практике, пусть и не во время сечи с татарвой, а на тренировочных поединках и в регулярных, потребных по службе, разъездах по Руси. Здоровенный, жилистый, очень опасный даже как автономная боевая единица, мужик.

- Здравствуй, Гелий Давлатович, - поздоровался гость в ответ, отвесив мне короткий, но все же поклон.

- Присядь с дороги, Данила Романович, - пригласил я его. – А ты чего, батюшка Алексий на дверь глядишь, неужто гостей монастыря твоего без радости Настоятеля лицезреть оставишь? – согласованно «одернул» сделавшего вид, что хочет уйти, игумена.

Сигнала два. Первый – «я здесь самый главный». Второй – «от Церкви в целом и от настоятеля в частности секретов у меня нет».

- Косяк растрескался, - отмазался Алексей и сиротливо пристроился на скамеечке у правой стены.

Устало вздохнув, он прислонил к стене свой парадный посох, с коим и встречал дорогого гостя, перекрестился на Красный угол и изобразил на лице высочайшие смирение. Сигнал – «сами решайте, а я тут типа мебель».

Дядюшка тем временем при помощи придержавшего шубку и шапку, а перед этим смахнувшего тряпицей со стула отсутствующую пыль слуги уселся, а кроме слуги за его спиной встала пара воинов. Немного силового давления под благовидным предлогом соблюдения техники безопасности. Общался однажды с таким, любил парочку «быков» за собой таскать, да как, падла, горесть изображал – ох и рад бы, мол, от гнета охраны избавиться, да враги не дремлют…

- Гостей, я слыхал, на Руси хлебом-солью встречать принято, - улыбнулся ему я и пододвинул тарелку. – Отведай зайчиков моих, Данила Романович, окажи милость.

Сигнал «ты мне вообще доверяешь?». Важнейший, требующий от Данилы великого риска – все они тут под угрозой «потравы» ходят, она в эти времена забава сильно популярная. Не зря яблочки – светленькие они, чистенькие, любой чужеродный элемент на них сразу в глаза бросается, и этим я облегчил Даниле необходимость отвечать.

- Дивно, - оценил он мою работу. – Этакую красоту и кушать-то жаль, - каменное доселе лицо явило улыбку, с которой Данила «зайчика»-то в рот рукою слуги (и ведь даже капелькой жеста не говорил, чего хозяину требуется – не выучка у слуги, а талант!) и закинул, демонстративно-смачно вгрызшись почти лишенными прорех зубами.

Доверяет, получается.

- Спасибо на добром слове, Данила Романович, - поблагодарил я. – Люди вокруг меня нынче добрые, набожные да трудолюбивые, и благодарен я им от всей души за приют и помощь сироте чужеземному. Да только оценить высокой кухни им нельзя – перед Господом за то строже других отвечать будут. Останешься с нами до завтра, Данила Романович? На трапезу, кою своими руками приготовлю, расстараюсь ради человека, что по достоинству ее оценить сможет.

На виске жующего и слушающего меня Данилы задергалась жилка. Приехал ко мне тут, понимаешь, аж из Москвы в глушь нафиг не упершуюся, отложив свои без дураков государственной важности дела, а я в костюме чуть ли не прислуге тут юродствую, под фанатика кулинарного кошу. Бесит так, что хоть сейчас мне хлипкую шею многоопытными руками свернуть готов!

Чистосердечное мое в этой ситуации поведение дядей даже не рассматривается как версия – Палеолог таким быть может только умышленно, невзирая на возраст и былое социальное положение. Это – кровь, в которую дядюшка, как настоящий аристократ, верит еще крепче чем в Бога, ибо крови он своим положением и обязан. Юродствую – значит чем-то сильно недоволен. Значит – обиделся, а обиду себе позволить благодаря происхождению я могу. Не моя она проблема, а очень даже дядюшкина.

- Ежели дозволишь прямо сказать, Гелий Давлатович, - наклонился Данила над столом, укрепляя зрительный контакт и создавая иллюзию доверия. – Недостойно Палеолога самому на кухне спину над котелками гнуть.

- Грех во мне, Данила Романович, - потупившись, вздохнул я. – Бесы чревоугодия крепко в душе сидят. И тщеславен – Господь законы всего нашего мира установил, и даже то, что всё тяготеет к матушке-земле… - для иллюстрации я уронил со стола перо, и мы проводили его падение взглядом. – Есть закон Божий. Пропитывает воля Его все земное бытие, одному лишь Его замыслу природа подчиняется, и та ее часть, что питает наши бренные тела, вызывает у меня любопытство неуемное. Репа, к примеру…

Я со смаком и увлеченностью поведал растерявшемуся от такого поворота Даниле Романовичу и тихонько улыбающемуся настоятелю о способах приготовления репы – от банальной варки до ферментации по недавно освоенному нами рецепту.