Господин следователь 9 - Евгений Васильевич Шалашов

говорить-то? — вздохнул парень. — Поперву-то серчал — как же так, родная мать мою Катьку утопила? И в тюрьму идти не хотел, на свидание. К батюшке на исповедь пошел, а он мне — жену не вернуть, а мать, она мать и есть. И не судья ты ей. И матери, ей сейчас самой тяжело, но хужее будет, ежели сын от нее отвернется. Сходил, послушал, но легче-то все равно не стало. Я ведь и мамку любил, и жену любил. Как жить-то теперь?

Павел замолчал, а я мысленно похвалили того батюшку, который беседовал с сыном убийцы.

— Вот, скажите мне, господин следователь, а надо было мамку в тюрьму сажать? Утонула Катька, утопили ее, какая разница? Катьки-то уже нет, а теперь, почитай, что и мамки у меня нет.

— А сам-то ты, как считаешь? — ответил я вопросом на вопрос. Потом, не дожидаясь ответа, сказал: — Павел, могло бы и так случиться, что жену твою посчитали бы утопленницей. Ты бы вернулся, матушка твоя — Ангелина Никодимовна поохала бы — мол, не уберегла. Могло бы такое быть?

— Наверное, — пожал Павел плечами, а я подумал — не наверное, а точно, так бы оно и было. Утонула баба, бывает. Может, и не стоило мне в тот раз чрезмерную въедливость проявлять? Не дал бы задание Федышинскому сделать вскрытие, осмотреть желудок, положил бы дело в архив, как самоубийство.

— Как сам-то считаешь — открылось бы все потом?

— Может и открылось бы, а может и нет. Не открылось бы, жил бы я с матерью. А открылось бы…

Павел махнул рукой, давая понять, что неизвестно, как бы оно все было. Но все-таки, заметно, что мать Пашке жалко.

— Павел Михайлович, — заговорил я официальным тоном, — не стану я вам читать мораль — мол, ваша мать совершила преступление и должна быть наказана. Вы человек неглупый, сами знаете. Но я вам так скажу — то, что Ангелина Никаноровна утопила вашу супругу, все равно бы открылось. Скорее всего ваша матушка кому-нибудь бы да рассказала. Либо отцу вашему, либо вам.

А вот это далеко не факт. Если Ангелина не последняя дура — а она не дура, помалкивала бы до самого смертного одра. Если только бы на исповеди не открылась. Будем исходить из того, что священник тайну исповеди соблюдет — к исправнику не побежит, но правящему архиерею он обязан доложить. А еще — убедить преступника (преступницу) сделать явку с повинной.

— Я бы Павел, вам сейчас иное посоветовал, — сказал я, а когда Михайлов поднял голову и посмотрел на меня с некоторой надеждой, предложил: — Вам бы сейчас зайти в нашу канцелярию, взять список присяжных поверенных, которые при Санкт-Петербургской судебной палате служат и выбрать для своей матери защитника. Наша канцелярия запрос направит, потом сообщит — сколько вы поверенному заплатить готовы.

— Мамка мою жену убила, а мне ей защитника искать? — криво усмехнулся Павел.

— А кто ей защитника искать станет? Соседи, эти точно не станут. Только вы, да отец ваш. Еще лучше — если сами в Санкт-Петербург съездите. Адрес в канцелярии есть. Конечно, на заседании суда вашей матушке защитника предоставят, но кто это будет — неизвестно. Может, такой поверенный попадется, который сам подзащитную на каторжные работы отправит, без прокурора. А вы потом локти себе кусать станете. Дескать — мог бы мамке помочь, а не захотел. Кареты почтовые до Петербурга ходят, доедете, там с народом потолкуете. А заодно и сами встряхнетесь.

[1] Сегодня следователь бы в обязательном порядке отыскал и допросил мужа убитой.

Глава 22

Соленая наука

Новая кухарка не вписывалась в привычные каноны. Вместо того, чтобы быть полной (даже толстой) теткой, острой на язычок, не боящейся вступить в спор с хозяином (это я не только по фильмам сужу, но и по Матрене, кухарке родителей, единственной из прислуги, кто отказался откатывать отпечатки пальцев), Татьяна оказалась маленькой и худенькой, а еще — испуганной и плаксивой. Когда попытался разговорить ее о прежнем барине, да о его камердинере, у нее только губы затряслись и потекли слезы. Решил, что допрошу попозже, под настроение.

А сейчас, когда я сделал замечание по поводу щей, ушла на кухню рыдать.

— Уволю, на хрен, — пообещал я в сердцах.

— Вань, чего ты сразу — уволю, да уволю? — возмутилась Анька. — Пахнет-то как хорошо! Чего не нравится? Сам же говорил — новичков поперву хвалить надо, чтобы им настроение улучшить, а ты рычишь.

Ага, хвалить.

Барышня прибежала из гимназии, чтобы проверить — сварены ли щи, и все ли в порядке? Сегодня для кухарки был ответственный день — первый обед для молодого хозяина. Как же здесь без контроля качества со стороны сестрицы?

— А ты сама попробуй, — посоветовал я, протягивая Аньке свою ложку. Не гигиенично, конечно, но не отравится.

— Меня у Десятовых к обеду ждут. Попробую — перебью аппетит, — попыталась отмазаться девчонка, начиная смотреть на мою тарелку с подозрением.

— От одной ложечки не перебьешь, — хмыкнул я.

Анька махнула рукой, зачерпнула полную ложку и засунула в рот.

Физиономия у девчонки перекосилась, глазенки выпучились, но она сделала героическое усилие, чтобы не выплюнуть.

— Бе-е…. — только и сказала гимназистка. Проморгавшись, добавила: — Ни хрена себе! Она что, полную солонку в кастрюлю бухнула? Ну, тетка Таня!

— Вот-вот, и я про то. Пахнет вкусно, а попробуешь — голимая соль. Такие щи испортила!

Вот это и обидно. Я прихожу голодный, радуюсь вкусному запаху, а тут облом.

У меня сегодня и так выдался плохой день. Собирался немного поработать над «Собакой из Баскервиля». У меня опять-таки получается вольный пересказ фильма, но это тот случай, когда фильм интереснее первоисточника. Он не такой мрачный, а знаменитая фраза «Овсянка, сэр!», из фильма, а не из книжки. Да без овсянки никакой собаки не получится.

Надо было продумать один важный момент, на который обращали внимание «заклепочники». Во-первых, нельзя смазывать морду собаки фосфором, потому что он ядовит. Во-вторых, собачники дружно говорят, что если вымазать собаку краской, то первое, что она сделает, так это слижет излишества со своей шерсти.

Впрочем, все это ерунда. На крайняк, сойдет и «светящаяся краска», а какая именно — пусть читатели сами додумывают. Самое сложное, что я никак не мог придумать — что бы такого «прогрессорского» привнести