РОС: Забытый род - Гарри Фокс

сомнений, но в нем появилась тень доверия. Он потер щетинистый подбородок.

— Лекс… — начал он, неловко кашлянув. — Я, конечно, стар. Борода седая. Но… — он замялся, смущенно глянув в сторону, будто вспоминая тот самый опасный «буфер». — Та служанка… ну, с… объемными достоинствами… Можно я… ну… позову ее? На свидание? Так… по-человечески? — Он произнес это с такой серьезностью и робостью, как будто просил разрешения на штурм вражеской крепости.

В комнате повисла тишина. Потом кто-то сдержанно фыркнул. Марк замер с карандашом над блокнотом, записывая: "Первая зафиксированная попытка социальной адаптации кандидата Григория (40+) к новым матриархально-райским условиям. Объект интереса: самка рода Homo Serviens с гипертрофированными молочными железами".

Я посмотрел на Григория — на его морщинистое, но еще сильное лицо, на смущение в глазах ветерана, и широко улыбнулся. Впервые за долгое время — искренне.

— Григорий! — хлопнул я его по плечу. — Это не просто хорошая идея! Это блестящая идея! Первый шаг к мирному сосуществованию! Конечно же! Бери! Иди! Зови! Я только за! Скажи ей… — я понизил голос, делая вид, что делюсь великой тайной, — …что у тебя есть личный резерв "Слез Аспида". Пятидесятилетней выдержки. На двоих.

Григорий сначала остолбенел, потом его лицо расплылось в редкой, чуть смущенной ухмылке. Он кивнул, поправил пояс и с внезапно выпрямившейся спиной направился к двери. По дороге он наступил на солому, которую Степан, уже мысленно примеряя роль мирного батюшки, начал аккуратно сметать в угол.

Комната взорвалась смехом — нервным, снимающим напряжение, но настоящим. Даже самые мрачные из спасенных ухмыльнулись. Артем перестал всхлипывать и с любопытством смотрел на уходящего Григория.

Я стоял посреди этого внезапно ожившего мужского «рая», слушая смех и видя первую искру нормальной жизни в их глазах. Пока что с соломой на полу и сомнительными перспективами у Григория. Но начало положено. Осталось только выбить у Амалии настоящий дом, успокоить Элиру с ее револьверами, не дать Аманде кого-нибудь отравить, подготовить Степана к венчаниям и… провести собственную свадьбу с Виолеттой, которая, наверное, уже примерила сороковое кружевное белье.

Легко. Всего лишь очередной день в змеином раю. Я поймал взгляд Марка, который уже рисовал в блокноте схему "Оптимальное расположение окон в мужском общежитии с учетом инсоляции и вероятности подглядывания служанок". Хотя бы кто-то мыслил практично. Остальное… как-нибудь переживем. Главное — начали смеяться. Это уже победа.

Каменные ступени встретили ладонь ледяным прикосновением сырости. Снизу, словно из другого мира, доносились обрывки смеха и гул оживленных голосов моих людей — мирские заботы, планы на будущее, шепот о служанках… Григорий, небось, уже вовсю высматривает ту самую, с "выдающимися достоинствами". Уголок рта невольно тронула усмешка. Пусть хоть у них всё будет хорошо.

Я поднялся на пару ступеней выше, туда, где коридоры замка дышали светом факелов, и вдруг… в животе что-то кольнуло. Не боль, скорее, странное, щекочущее ощущение, будто сотня муравьев разом пустились в безумный бег под кожей. Замер, нахмурившись, пытаясь понять причину внезапной тревоги. Что за чертовщина? Я же ничего не ел…

Мысль молнией пронзила сознание: Вино!

Но мое тело должно было… СТОП!

Муравьиное шевеление превратилось в горячий, густой поток, растекающийся из живота по всем венам. Не яд. Не боль. Нечто… иное. Огненное. Жаждущее. И ниже пояса… о да, там началось стремительное, неудержимое пробуждение, совершенно не к месту.

АМАНДА! ТВОЮ МАТЬ! — мысль взорвалась яростью и пониманием. Ее "божественное" вино! Пятидесятилетней выдержки! С "нотками ангела-отступника"! И, видимо, с щедрой порцией самого сильного афродизиака, какой только смогла сварганить эта рыжая бестия! — "Подарок на свадьбу"! Сука!

— Вам плохо, господин? — знакомый голос, полный заботы и… чего-то еще. Та самая стражница, что провожала меня к помещению. Она стояла на ступеньке ниже, ее чеканное лицо было искренне встревожено. — Вы так побледнели… и… глаза…

Я повернулся к ней. И мой взгляд… он словно зацепился. Не за тревогу в ее глазах. За высокую грудь, подчеркнутую кожаным доспехом. За линию бедра. За пухлые губы, приоткрытые от беспокойства. Какая же она… сексуальная, — пронеслось в голове, не моя мысль, а навязанная, огненная, из того самого вина. — И как же я ее хочу. Прямо сейчас.

Разум на миг помутнел. Животный импульс оказался сильнее воли. Я не помнил, как двинулся. Одно мгновение — я стоял, следующее — стражница уже была в моих объятиях. Мои руки, грубые, жаждущие, скользнули по ее спине, впились в упругие бока, потянули к себе. Она вскрикнула от неожиданности, но не вырвалась. Наоборот — ее тело на миг обмякло, ответило теплом, она буквально растаяла в моих руках, тяжело дыша. Ее глаза округлились, но не от страха. От шока и… пробудившегося ответного желания?

Я не думал. Я действовал. Подхватил ее на руки — она была легкой, несмотря на доспехи — и повалил на холодный каменный пол лестничной площадки. Луч изнанки из узкого окна высветил пылинки, танцующие в воздухе. Мои пальцы дрожали, отстегивая пряжки ее кожаной куртки. Под ней — простой холщовый хитон, а под ним… обычное льняное белье. Никаких кружев. Но вид этой простоты, этой теплой кожи под грубой тканью, вздымающейся груди… Он сводил с ума сильнее любого шелка. Я прижался губами к ее шее, чувствуя, как бьется жилка под кожей, слыша ее прерывистые стоны.

— Стой! — пронзительный, истеричный крик разрезал пыльный воздух. — Это меня! Меня надо! Ты не туда лезешь, милый! Остановись!

Аманда. Она стояла на пару ступеней выше, ее рыжие волосы растрепаны, лицо искажено ревностью и паникой. Она протягивала ко мне руки.

Стражница подо мной недовольно цыкнула, ее тело напряглось, готовое к обороне или… к продолжению? Этот звук, этот жест… они как ледяная вода. Миг — и пелена афродизиака слегка рассеялась. Я понял. Понял, что делаю. Понял, где нахожусь. Понял, с кем я это делаю.

С отвращением к себе и к безумной рыжей, что устроила этот цирк, я резко оттолкнулся от стражницы и вскочил на ноги. Она осталась лежать на полу, растерянная, с разорванным у ворота хитоном, тяжело дыша, смущенно прикрываясь руками.

— Извини, — буркнул я ей, голос хриплый от неконтролируемого возбуждения и ярости. — Это не я. Это… — Я не стал объяснять. Не ее вина.

Я схватил Аманду за руку выше локтя — не за запястье, а жестко, как тисками. Она вскрикнула от боли.

— Ты что творишь?! — прошипел я, таща ее вверх по лестнице. Она спотыкалась, пытаясь вырваться. — Ты хоть понимаешь, что сделала?! Вколотила мне в кровь какую-то дрянь?!

— Я же… я же ничего… — захныкала она, настоящие слезы брызнули из ее зеленых