Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов

осознать смысл сказанного. Ярк, стоявший рядом, бросил на меня хмурый, непонимающий взгляд. Долгоруков, опиравшийся на капот, едва заметно усмехнулся.

— Поехали, — скомандовал я, не давая никому времени на вопросы и мягко усаживая оцепеневшую Аглаю обратно в машину.

Чёрный бронированный автомобиль Ярка разрезал ночную Москву, как скальпель мёртвую плоть.

Фонари мелькали за тонированными окнами. Я сидел в этой герметичной капсуле, наблюдая за своими спутниками.

Аглая, съёжившись, прижалась к холодной стали двери, её плечи мелко дрожали от беззвучных всхлипов.

Ярк был похож на пружину, сжатую до предела. Он сидел идеально прямо, вцепившись в телефон, его желваки ходили ходуном. Исследование человеческих реакций на стресс. Занимательно, но бесполезно.

Резкая, пронзительная трель телефона заставила Аглаю вздрогнуть. Ярк мгновенно поднёс трубку к уху.

— Ярк слушает… Статус?.. — его лицо, до этого бывшее маской напряжения, на мгновение посветлело от надежды, а затем снова окаменело. — Что значит «не сознаются»⁈ Я приказал вам вывернуть их наизнанку!

Он пытался говорить тихо, но голос срывался на рык.

— Как это «возможно, кто-то из павших»⁈ Мне не нужны ваши догадки, мне нужен факт! Имя!

Они пытаются выжать воду из камня. Допрашивают пешек, которые видели лишь тень, но не лицо убийцы. Они думают, что давление и боль могут сотворить чудо и родить знание из неведения. Наивно. Они просто теряют время. Драгоценное время Аглаи.

— Работайте лучше! — рявкнул Ярк в трубку и с силой нажал на отбой.

— Только не перестарайтесь, — негромко заметил я. Мой голос на фоне его ярости прозвучал почти равнодушно. — Хотя всё равно ничего не добьётесь. Убийца слишком осторожен.

Аглая подняла на меня заплаканные, покрасневшие глаза. В них была последняя, отчаянная надежда. Она обращалась ко мне, как к последней инстанции.

— Ты же что-то придумаешь? — прошептала она. — Ты же всегда находишь выход?

— Мы делаем всё возможное, — уклончиво ответил я. Интонация была твёрдой — она не обещала, но и не позволяла усомниться.

И даже невозможное.

Она смотрит на меня с верой. Они — с надеждой на свои примитивные методы. И никто из них не понимает простой истины: время вышло.

Их расследования, допросы, поиски — это всё агония, предсмертные судороги провалившегося плана. Убийца не оставил следов. Он растворился в ночи, и у нас нет ни единой ниточки.

Можно бесконечно перебирать подозреваемых, тыкать пальцем в небо. Но нам нужно точное имя. А чтобы получить его, придётся сделать то, чего не должен делать ни один здравомыслящий человек в этом мире.

Придётся спросить у мёртвого.

Автомобиль плавно свернул с проспекта и влетел в знакомый, освещённый мягким светом двор «Белого Покрова».

Добро пожаловать домой.

Носилки с телом быстро выгрузили. Люди Ярка действовали слаженно и бесшумно, как хорошо отлаженный механизм. Они передавали мне тело. Свой главный провал. А я принимал свой главный инструмент.

У служебного входа в морг нас уже ждал Семеныч. Его лысый череп блестел в свете одинокой, тусклой лампы над дверью, а водянистые, усталые глаза с безразличным любопытством разглядывали нашу странную процессию.

— Вы чего тут делаете? — удивился он, переводя взгляд с носилок на вооружённых до зубов людей Ярка. — Рабочий день давно закончился.

— Эксперимент, — коротко пояснил я. — Нужен морг.

Семеныч с пониманием почесал лысину. В этом месте слово «эксперимент» могло означать что угодно, и он, очевидно, давно научился не задавать лишних вопросов.

— Ну, раз надо… Только осторожнее там. Мёртвый-то наш уже к своим ушёл. Погостить. Говорит, устал от мертвых.

Я открыл тяжёлую стальную дверь, пропуская процессию внутрь.

— Кстати, а ты что не дома? — спросил я, задерживаясь на пороге. — Поздно уже.

— Работа — она еще больший отдых, чем дом, — философски заметил санитар, закуривая дешёвую папиросу. — Жена-то дома пилит, а тут тишина. Покойники не ругаются.

Он находит покой среди мёртвых, спасаясь от живых. В этом мы с ним странно похожи. Хотя его мотивация куда более приземлённая. И они ещё называют меня странным.

— Ладно, иди отдыхай. Мы тут сами, — сказал я и закрыл за собой дверь.

В приёмной морга, маленьком предбаннике с жёсткими казёнными стульями, я остановил процессию.

— Вы остаётесь здесь, — сказал я, обращаясь к Аглае и Долгорукову. — Дальше пойду только я. И он, — я кивнул на Ярка.

Аглая испуганно, но покорно кивнула, кутаясь в плед, который ей дал один из людей Ярка.

Долгоруков выглядел откровенно разочарованным, что его не пускают на самое интересное, но промолчал, лишь пожав плечами.

Их мир суеты, звонков и эмоций заканчивается здесь. Дальше начинается моя работа. Она не для них.

Я и Ярк покатили каталку по гулкому, выложенному кафелем коридору. Я был спокоен, как дома. Ярк, напротив, был напряжён. Он держался за ручку каталки так, словно это было оружие, а не медицинское оборудование.

Его взгляд профессионально сканировал тени по углам. Солдат, привыкший к смерти горячей и быстрой, оказался в царстве смерти холодной и вечной. Ему здесь было неуютно.

Мы вошли в главный зал.

Холодный кафельный пол отражал резкий, безжалостный свет люминесцентных ламп. Стальные столы для вскрытий тускло поблёскивали, вычищенные до стерильного блеска.

И стены, уставленные рядами пронумерованных ячеек — аккуратный, упорядоченный каталог тех, кто закончил свой путь. Здесь не было хаоса смерти. Здесь царила её безупречная логика.

Я остановил каталку точно в центре зала.

— Спасибо, что помог. Мне нужно остаться одному, — сказал я. Это был не просто вердикт. Это было установление границы.

Ярк скептически приподнял бровь. Его рука инстинктивно легла на рукоять пистолета.

— Что ты задумал? Какую ещё чертовщину?

— Мне нужны только мертвые, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Живым здесь не место.

Моя фраза не была оскорблением. Это была констатация научного факта. Она просто определяла его место — за пределами этого мира, за пределами моего поля деятельности.

Он несколько секунд буравил меня взглядом. Это была немая битва воль.

Он — профессиональный телохранитель, чей инстинкт кричал: «Не оставляй цель!».

Я — Архилич, чья воля способна подчинять легионы. Он мог бы выстрелить в меня, но не мог ослушаться этого взгляда. Потому что в глубине души, своим животным чутьём солдата, он понимал — я здесь не гость. Я здесь хозяин.

Он развернулся. Резко, по-военному. Не говоря ни слова, он пошёл к выходу.

Тяжёлая дверь за ним захлопнулась с громким, протестующим лязгом.