Время - словно капля янтаря - Игорь Вереснев

площадь, и дальше — мощными потоками автобусов, троллейбусов, маршруток, такси — к морю!

Пока что очереди к кассам были короткохвостые, потому купейный — ещё одна предосторожность — билет мне достался легко, без всяких происшествий. Сунул я его в паспорт, паспорт — в нагрудный карман рубахи, карман застегнул на пуговичку. И лишь после этого вздохнул облегчённо.

Иных дел в Симферополе у меня не было, но и спешить домой — без надобности. На смену заступать завтра утром, так что оставшаяся половина дня была полностью в моём распоряжении. А так как выдался он по настоящему летним, жарким, то заполнять эту половину я начал бокальчиком холодного пива.

Заведение, куда я зашёл, оказалось самой натуральной «забегаловкой» — табачный дым коромыслом, облупившиеся стены, замусоленные столы. Но пиво наливали вполне приличное, водой если и разбавляли — а как иначе в родной стране? — то без злоупотребления. Наверное, поэтому пользовалось заведение спросом, народ толпился, несмотря на середину рабочего дня. Я взял свой бокальчик, отхлебнул для порядка. И поспешил к крайнему столику, не дожидаясь, пока девушка-официантка освободит его от пустых бокалов моих предшественников. Поставил пиво чуть ли не в центре столика, утверждая свою временную власть над ним, отвернулся к окну. Не то, чтобы мне любопытно было наблюдать за происходящим на улице. Но происходящее за соседними столами интересовало ещё меньше.

Не успел я и половину бокала опорожнить, как за плечом кашлянули.

— Извиняюсь… можно присоседиться?

Я мотнул головой — то ли «да», то ли «нет». Пусть понимает, как хочет. Я предпочёл бы обойтись без соседей, да народу полным-полно, занимать в одиночку целый столик не получится.

Мужик решил, что я кивнул утвердительно. Звякнул по столу бокалом, стал напротив.

— Упарился, однако. Вчера из дому выезжал — у нас дождик крапал, прохладненько. А у вас тут пекло. Сразу видно, юга.

Я покосился на добротный пиджак. Да уж, можно посочувствовать. Я в одной рубашке, и то вспотел, а ему каково?

Мужик движение моей головы истолковал, как приглашение продолжать разговор:

— Иду, потом обливаюсь, глядь, а тут пивко. Дай, думаю, возьму бокальчик, охолону, — бокал оторвался от столешницы, ушёл вверх. И мой взгляд — вслед за ним непроизвольно. — Добренько.

Рука у меня так дёрнулась, что я пиво едва не расплескал. «Добренько»! Меня будто током шибануло. Стоял и таращился на соседа. А тот высушил половину бокала одним медленным, длинным глотком. Затем опустил бокал на стол, облизнул с губы пену. И стало окончательно ясно — передо мной Мишаня собственной персоной.

Меня начало знобить. Не мог понять, чего хочется больше: развернуться и дать стрекача, бежать, куда глаза глядят, лишь б подальше от этого… Или засадить бокалом прямо в нос, отчего-то не сизый сегодня. Хотя, мужик-то чем виноват, если разобраться?

Верно, в лице моём что-то нехорошее промелькнуло. Потому как Мишаня стушевался, промямлил опасливо:

— А что? Не так что-то сказал?

Я отвёл взгляд, постарался ответить нормальным голосом. Нормальным не получалось, горло судорога перехватила:

— Нет, ничего. Как пиво? — и сам поспешно хлебнул. Горло промочить, чтобы не сипело.

— Пивко хорошее, холодное. Сразу полегчало. А то иду, и думаю, чего…

— …душа просит? — подсказал я, не знаю, зачем.

Мишаня хитро прищурился, подмигнул.

— Для души чего другого надо бы… Однако жарко сегодня. И нельзя мне! Я же не просто так, я к дочке в гости приехал. Понимаешь, какая оказия — дедом стал. Внучка у меня, завтра месяц исполнится. Вот, приехал посмотреть. Гостинцы, опять же.

— Внучка? Хорошее дело.

— Дык, а как же. Эх, оно и надо бы обмыть… Даже не знаю.

— А ты что же один приехал, без супруги?

— Так она тут почитай два месяца жила, дочке помогала. Знаешь, хитрости там всякие бабские. Как к родам готовиться, и с младенчиком как обращаться. А теперь жена домой — у нас там двое малых — а я ей на смену. Оно бы и Кольку с Юлькой привезти следовало, пусть на племяшку посмотрят. Но это Вере лишние хлопоты. И квартирка у них маленькая, одна комната. Где разместиться?

Мишаня увлёкся рассказом о своей семье. Но что-то в его словах не совпадало с прежними нашими беседами. Я никак не мог понять — что. Не мог прорваться сквозь его болтовню. А потом спохватился:

— Постой, так что, у тебя трое детей?

— Дык, а что тут такого? Трое. Две дочки и сын. Младшие при нас, школьники, а старшая тут. Техникум закончила, замуж вышла.

— Так она жива осталась… Не сварили её в роддоме?

Он пивом поперхнулся от моих слов.

— Ты что городишь?! Типун тебе на язык!

— Извини. Это я так… о своём. Я хотел сказать — крепко ты верующий, троих детей себе вымолил.

Мишаня хмыкнул.

— Оно надо бы, конечно, — я о вере говорю. Сейчас снова бога вспомнили, церкви строят, по телевизору батюшков показывают. Наверное, правильно это. Только нас по-другому воспитали, пионерами да комсомольцами. Ты ж одногодок мой? — Родился Мишаня наверняка лет на десять раньше меня, но теперь мы были ровесники, он не ошибся. — Помнишь, как на Пасху вокруг церкви дружинники ходили? Любопытных вылавливали, чтоб ни приведи господи! А что мы тогда о нём знали? Яйца крашенные, и то втихаря ели.

Он допил своё пиво, крякнул удовлетворённо. Поинтересовался:

— А у тебя детки есть?

— Дочка.

— Одна? Маловато. Отлынивал, небось?

— Так получилось.

— Нехорошо, когда одна. И ей скучно без братика или сестрички, и родителям тревожно. Вот, не дай бог, случится с ней чего? Как и жить тогда?

Пришла моя очередь поперхнуться пивом. Поставил я бокал на стол, сжал кулаки. Мишаня мой жест заметил, струхнул.

— Ты чего это? Я ж так, к примеру.

— Засунь свои примеры, знаешь куда? Ничего с моей дочкой не случится, понял?

— Дык, ясное дело, не случится. Одна, так одна, что тут плохого? Да и не старый ты, ещё деток завести можешь. Супруге твоей сколько лет? — Ответа он не дождался, стал суетливо прощаться: — Ну, пора мне. Верка уже ждёт, поди. Думает — где там папаня запропастился? А я тут пивком балуюсь. Пойду. Спасибо за компанию, уважаемый.

Он повернулся было уходить, но остановился, хлопнул себя ладонью по лбу. Пошарил во внутреннем кармане пиджака, вынул какую-то бумажку, положил на стол.

— Вот дурья башка, я же