Помещик 3 (СИ) - Шерр Михаил

«Сегодня пакет, а завтра, извините, мы пошутили» или вообще: «Пожалуйте в кандалы и в Сибирь-матушку».

У меня, наверное, всё это было написано на лице, и Василий, криво ухмыльнувшись, сказал:

— Не сцы, Сашка. Это не шутка, и ничего это не заберут назад. Прежде чем с генералом разговаривать, я спросил его о полномочиях, и он показал мне вот это все, без текста, — Василий потряс ворохом полученных бумаг, — с подписью Государя. Помнишь, Осман сказал, что нас должны были купить уже не люди Солимана, а англичане? Так вот, я точно не знал, но предположения были. И то, что я держу в руках всё это, подтверждает мои слова.

— А ты мне можешь рассказать, в чем дело?

— Нет, не могу, — жесткость в голосе Василия была такой, что мне просто её не с кем сравнивать. — Когда генерал Чернов вернется, тогда и узнаешь.

— Вот на все сто был уверен, что это всё взаимосвязано. Но раз ты многое знаешь, притом мне неведомое, объясни: как они просчитали, что я спасу Софью Павловну от медведя?

— Не знаю, Сашка. Для самого загадка. Возможно, что твоя история с управляющим была полной неожиданностью для этих кукловодов, и пошли экспромты. А тут еще и медведь подвернулся. Ты бы, если знал, то не дамку на руки подхватывал бы, с ней уже тогда ничего не случилось бы, а лес приказал бы обыскать. Уверен, что не стрелков бы нашел, они сразу же смылись, а вот лёжки — точно.

— Ты хочешь сказать… — начал я говорить, пораженный до глубины души.

— Саша, эти люди — такие твари, что они еще и не на то способны. Тут, понимаешь, с волками жить — по-волчьи выть. Если я прав, а генерал справится со своей миссией, то эта английская сука у нашего Государя по струнке ходить будет.

— Ты имеешь в виду… — Василий опять мне не дал договорить.

— Да, не состоявшуюся Александру Эдуардовну. Ты знаешь, что её первое имя при рождении было Александрина, а папаша её был Эдуардом. Так что если бы её покрыл наш русский кобель, то вполне можно было бы кликать её Александрой Эдуардовной.

— Как ты о венценосных особах, однако. Не боишься вслед за господами декабристами последовать.

— Не-а. Я же не с идиотом жандармским разговариваю, а с родным братом, который не побежит меня выдавать. Что ты думаешь, я идиот и не понял твоих интонаций и оговорок, когда ты о наших делах рассказывал? Или ты верноподданный по всем сторонам? — последние слова Василий произнес очень зло, и в его прищуре появилось то, о чем люди говорят: «в глаза смотреть страшно».

— Нет, конечно, — поспешил я сказать. — Просто всё это странно было слышать из твоих уст, недавнего гвардейского егеря.

— Всё это, Саша, в прошлом. Я в эту историю по дурости влез через карточную игру, будь она неладна. Из-за этого и пришлось у этой твари деньги занимать, — кого он имел в виду, понятно и без слов. — Ты не лезь больше с вопросами.

Василий начал говорить каким-то необычайно просительным тоном. И мне стало его ужасно жалко.

— Мы с тобой теперь вместе, и тебе не придется ничего такого больше делать и решать. Будешь свою Анечку любить, детишек с ней стараться почаще, чтобы Нестеровы размножились. Деньги для них будешь зарабатывать. Ты своим коровам хвосты крутить будешь. Здесь, в Теберде, санатории строить. Ты же понимаешь, Государь-батюшка аж на целых пятьдесят лет тебе и твоим детям выдаст привилегию. И ты, кстати, за заслуги получишь Святого Владимира четвертой степени, возможно, что еще и Георгия. Тут уж что Николаю Павловичу в голову взбредет.

— И это всё следствие твоего разговора с генералом? — только и оставалось мне спросить Василия.

— Да, я ему рассказал кое-что, слышанное у Османа в плену. И свои предположения. Государь сейчас, кстати, где-то на юге и возможно, что даже Головин не вписывал текст в чистые листы. За неделю фельдъегеря вполне доскачут до Новочеркасска и обратно. Мы с тобой, Сашка, теперь вместе, и я думаю, что будем дальше жить спокойно.

— Я обещал Виктору Николаевичу разыскать его сына, — об этом я до поры до времени Василию не говорил.

— Ну тогда придется нам еще Египет посетить. С этой сукой Николай Павлович, думаю, быстро теперь разберется, и мы сплаваем с целой английской эскадрой в Александрию, — Василий говорил серьезно, и я ему поверил.

— А ты думаешь, наш Государь сделает это, потребует у королевы? — засомневался я.

— Конечно, — Василий говорил об этом уверенно, как о решенном деле. — Раз подполковник Судаков тебя просил об этом, то Государь не откажет. Только зря ты мне этого сразу не сказал, придется дополнительно письмо генералу писать, в глаза опять лезть. Хотя теперь ты точно Георгия получишь, а после Египта — второго.

Самое удивительное, что царским милостям, транслированным на нас генералом Головиным, никто не удивился, и всё восприняли это как должное, даже Андрей.

Конечно, нижние чины, освобожденные нами, ликовали, еще бы: их ждет не продолжение тяжелой и опасной службы, а увольнение по царской милости совершенно свободными и богатыми людьми. Все получат больше тысячи серебряных рублей, и это большие деньги.

Любой точно обустроится в выбранном месте, купит землю, например, пятьдесят десятин в нашей губернии стоят в этом году не больше пятисот рублей. На остальное можно завести очень крепкое хозяйство. Так что наших нижних чинов наградили действительно по-царски.

Как поется в песне: наши сборы не долги. И получив такие известия о царских милостях, все наши люди быстро собрались, и уже следующим утром мы начали покидать Екатериноградскую.

Сначала надо всем заехать в Ставрополь, там всех ждут царские выплаты. Конечно, прежних темпов нет, но к моему удивлению, за день мы все равно проехали тридцать семь верст до станицы Павловская.

Станичные власти нашу орду встретили неожиданно для меня радушно и даже радостно, но ларчик открылся очень быстро.

Оказывается, в каждой станице до Ставрополя нас будет ждать офицер со взводом казаков. В Павловской нас встретил гусарский офицер, хороший знакомый Василия по гвардии.

Он для нас с Василием приготовил отдельное жилье для короткого ночлега, и я сразу же понял, что это неспроста: он хочет с нами о чем-то поговорить, как говорится, тет-а-тет.

Когда мы расположились, гусар пришел к нам с каким-то вином и французским коньяком. Поставив бутылки на стол, он вопросительно посмотрел на Василия. Тот махнул рукой:

— Не опасайся, Николя, это преданный человек моего брата, можно смело говорить, тем более двери и окна будут плотно закрыты, — услышав имя Николя, я даже вздрогнул от неожиданности.

Слова о преданном человеке относились к Андрею. В его преданности я никогда еще не сомневался ни на секунду, а Василий сделал свои выводы.

Коньяк был самый любимый мною, и я сразу же это отметил, а гусар Николя, заметив мой взгляд, рассмеялся.

— Вы знаете, Александр Георгиевич, убитый вашей женой господин Каневский был для многих кость в горле, надеюсь, понимаете почему. Ваш покорный слуга в том числе. И все уже знают, все его долги велено считать недействительными, и если кто-то осмелится предъявить их, то надо незамедлительно доложить об этом господам жандармам. Так что у вашей жены в Петербурге в императорской армии много поклонников, в армии, я думаю, тоже достаточно. По крайней мере, здесь на Кавказе — несколько десятков.

— А что сей господин был столь искусен в картежных играх и почему такое количество офицеров с ним играло? — удивился я.

— А вот это самое удивительное. Все знали, вот ваш брат не даст соврать, что с ним лучше не играть, но он как бес очаровывал всех. А когда его ловили на шулерстве, как Василий однажды, то сразу же извинялся, выигранное возвращал и тут же исчезал на какое-то время. А потом возвращался, и всё по новой. А про ваш приезд на Кавказ слух-то пошел, а уж когда… А про то, что вы именно этот коньяк предпочитаете, быстро известно стало. В вашем ресторане некоторые уже побывали.

— Александр, — засмеялся Василий, — мне даже обидно. Мой боевой товарищ приезжает и дифирамбы поет тебе, а не мне. Не порядок.