Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Старший брат невольно прервался, засмотревшись на парящего в небе хищника из соколиных — после чего добавил:

— Сталин-то надеялся, что немцы пытаются выяснить — готовится РККА к нападению, или нет. Потому действовал жёсткий приказ не сбивать разведчиков, не занимать предполья, не покидать расположения частей. Не проводить мобилизацию… Хотя скрытно её все же начали — этакую «частичную» под видом военных сборов. И учения проводили перед самым 22-м июня, все же выведя часть приграничных соединений из мест постоянной дислокации… Но не все.

Грустно вздохнув, Александр наконец-то закончил:

— Но 22-е июня, конечно, фрицы наших жёстко «нежданули» — ударив по расположению танковых, артиллерийских и обычных пехотных частей, складам ГСМ не только авиацией, но и ствольной артиллерией! И уже непосредственно с воздуха — по аэродромам подскока. Да и прочим советским аэродромам даже в глубоком тылу — как в песне Бориса Ковынева, помнишь? Киев бомбили, нам объявили, что началась война…

— Ну, я уже понял. Немецкий гопник сумел наших неждануть, но не накаутировал. Пусть тяжёлый нокдаун, но не нокаут… А интересно все же — выходит, попаданец мало что смог бы изменить?

Александр согласно кивнул:

— Попаданец в 1941-й — да. Но знаешь, что я думаю… Ведь когда немцы напали на Польшу, их армия вторжения была вдвое меньше, чем при атаке на СССР. Вдвое меньше практически по всем позициям — включая численность войск, количество самолётов и танков… И что куда важнее, вермахт был слабее качественно! Пусть часть офицеского корпуса прошла «стажировку» в Испании, но рядовые-то зольдаты ещё без боевого опыта…

У Саши от неподдельного возбуждения аж глаза загорелись — он даже за дорогой следить перестал, обернувшись к брату:

— Более того, в Польше вовсю воевали танкетки-«единички», представляешь⁈ А существенную часть парка боевых машин составляли чешские трофеи со слабым бронированием. Более-менее современные «тройки» и «четвёрки» были представлены в количестве всего трёхсот штук! Причём «тройки» ранних серий, с пушкой-огрызком калибра тридцать семь миллиметров — и бронёй всего три сантиметра! Да и в авиации самые современные истребители — это мессершмиты первых модификаций серии «Эмиль». Ну, то есть ещё не бронированные — и вооружённые лишь пулеметами винтовочного калибра.

Выехав к плотине искомого пруда, Саша сбросил скорость до минимума:

— Так что если бы наши столкнулись с немцами именно в 1939-м, когда зашли в восточную Польшу, то шансы наверняка были бы выше…

Однако закончить свою мысль водитель не успел. Заехав на плотину, ограничивающую пруд, он не учёл ни веса надёжного «Паджерика», ни тот факт, что плотину крепко подмыло. О последнем он, собственно, и не знал… Ибо сам уже лет пять не выезжал сюда на рыбалку — причём ни разу на тяжёлом внедорожнике.

Но плотина неожиданно осыпалась под передними колёсами — и прежде, чем водитель сумел бы среагировать, машина резко нырнула в пруд! На удивление глубокий пруд в самой глубокой его точке… Но самое страшное даже не то, что тяжёлый «Паджерик» стал стремительно погружаться в воду. Увы — в момент падения лобовое стекло авто пробил толстый, длинный сук некогда растущего у плотины дерева…

Этот сук пробил грудь Александра, задев лёгкое — и когда Валера схватился за ремень безопасности старшего брата, надеясь освободить его, Сашка вцепился в его руку, из последних сил прохрипев:

— Не надо… Я все. Уходи, а то вместе… Только дитя оставьте… И о моих позаботься… Обещай!

Глава 2

…- Товарищ комбриг! Товарищ комбриг, Чуфаров докладывает — разведрота обстреляна пулеметно-пушечным огнём немцев, в засаде потеряны два бронеавтомобиля. Также подбит танк младшего лейтенанта Малютина — ответным огнём уничтожены три немецких орудия. Наши потери — три убитых и четверо раненых. Немцы также понесли потери…

Закончив доклад, крепкий мужик лет пятидесяти в гимнастерке защитного цвета, с тремя шпалами в петлицах и желтенькой эмблемой в виде танка БТ-5, на мгновение замялся. Лицом командир, кстати, прям вот похож на актёра Александра Коршунова, сыгравшего майора Гаврилова в культовой «Брестской крепости»… Впрочем, мгновение смятения было кратким. Собравшись с мыслями, полковник (три шпалы!) обратился ко мне чуть менее официально — и при этом очень проникновенно:

— Что делать-то будем, Пётр Семёнович?

Точно ко мне? Однако обернувшись назад, я никого за спиной не увидел — только редкие, хорошо просматривающиеся посадки… Зато рассмотрел собственную форму — точно такую же гимнастерку защитного цвета и синие командирские бриджи. Любопытный факт — на рукаве имеется шеврон в виде одной золотой «галки». Ну точно, комбриг…

И это точно не я.

В одно мгновение голова взорвалась воспоминаниями последних минут жизни — разговор с братом, обсуждение «внезапного» нападения Германии на СССР в июне 1941-го, затем авария… Острая, жгучая боль в груди — и быстро заполняемая водой кабина «Паджерика».

А ещё растерянное лицо Валерки, когда я просил пообещать мне, что сохранит ребёнка… Не помню, правда, что он ответил.

Но это и не столь важно — куда важнее было просто осознать тот страшный факт, что я умер! Умер, твою-то налево!!!

А как же Настька с девчонками⁈

Додумать я не успел — слово взял другой командир, плотный такой мужик с умными серыми глазами и глубокими складками, пролегшими от носа к губам. В петлицах также три шпалы — но на рукаве выше обшлага нашита красная звезда с серпом и молотом, единая для всех политработников.

Если не ошибаюсь, слово взял полковой комиссар, замерший справа от меня:

— Нужно срочно выходить на связь с немецким командованием. Очевидно, это ошибка — возможно, даже польская провокация…

— Какая, к хренам собачьим, провокация⁈

Точно, не я. Голос совсем другой — резкий, громкий, можно сказать, поставленный командирские рев! Но что это? Рай, ад? Да не особо похоже… Чистилище? Хотя у православных никакого чистилища нет, а я ведь православный… Впрочем, особо размышлять над ситуацией я не стал — ибо слова про немцев и провокацию в контексте «недавнего» разговора о 22 июня 1941-го сработали мощнейшим триггером:

— Какая, я спрашиваю, провокация⁈ Немцами обстреляны советские военнослужащие — вы слышали, товарищ полковой комиссар⁈ Это война — и враг нанёс первый удар!!! И разведчики правильно сделали, что открыли ответный огонь!

Полковой комиссар осекся при моем крике — и весь аж поменялся в лице, налившись красным от негодования. А вот второй командир, полковник, судя по наметившейся на его лице довольной улыбке, мою реакцию одобряет. Но тут же в глазах его зажглись обеспокоенные огоньки:

— Со стороны немцев действует передовой отряд 1-й горнострелковой дивизии, механизированная группа численностью до двух батальонов. Наших силенок против них вроде и должно хватить — но как только немцы получат подкрепления, ситуация наверняка осложнится. Запросить ли поддержку у Шарабурко, подтянуть танки Ермолаева? И что тогда с поляками? Продолжаем переговоры?

Шарабурко… Что-то отдалённо знакомое — но хоть убей, не могу сразу вспомнить, когда про него слышал… И причем тут поляки? Разве что речь о польских партизанах? Правда, в 1941-м не было — точнее, пока нет! — ни боевых бригад гвардии Людовой, ни армии Крайовой. Но какие-то отдельные партизанские отряда из числа не сложивших оружие солдат и офицеров «Войска Польского» все ещё могут действовать в непосредственной близости к границе… Ну, вроде танкового аса Романа Орлика, подбившего в 39-м тринадцать германских панцеров!

— Да, переговоры однозначно вести, пусть помогают — враг-то у нас один! А вообще, нужно их переподчинить, чтобы действовать под единым командованием. Моим командованием…

— Так точно… Тогда передаю приказ комбату-1 о выдвижении к городу?

Словно в подтверждение слов озадаченного моим ответом полковника — не иначе это кто-то из замов или сам начштаба — где-то в стороне справа грохнули орудия, чьи выстрелы так похожи на раскаты грома… А потом ещё и ещё. Повернув голову от офицеров (хотя стоп — какие ещё в 1941-м офицеры-то, только командиры доблестной РККА!) я проследил взглядом по хорошей шоссейной дороге в сторону гремящих выстрелов… И разглядел впереди симпатичный такой издали город с высокими пятиэтажными домами и шпилями столь далёких отсюда церквей.